Ольга Голотвина - Переполох на Буяне [сборник]

Лавочник Вессель (мечтательно):

– Да, сосед, твоя Лина в ком хочешь мужика разбудит!

Все, хором:

– И куда, матерь вашу, смотрит магистрат?

А магистрат, собравшись в ратуше, говорил примерно то же самое и в тех же выражениях.

Разница была лишь в том, что бургомистр пригласил на совет городского архивариуса Розенкряка, лучшего брегенского историка. Архивариусу был задан четкий вопрос: что сделает король Болдуин Последний, вернувшись к жизни и власти?

Господин Розенкряк, весьма польщенный таким интересом к его научным изысканиям, ответил, что первым делом, вернувшись к власти, король Болдуин прикажет повесить магистрат в полном составе.

– За что?! – схватился за сердце Селиус.

– Не «за что», а «зачем», – сияя, ответил ученый муж. – Дабы ни с кем не делиться властью. Вторым шагом его величества будет требование о немедленной выплате городом налогов за все сто двадцать лет.

Тут уж за сердце схватился весь магистрат. Кроме тихого старичка, дремавшего в углу.

Никто уже не помнил, сколько лет было господину Кассиусу, владельцу нескольких доходных домов. Поговаривали, что он ровесник Последнего Короля. На собраниях магистрата старик обычно спал, а если просыпался, то ругал амбургцев.

Но сейчас бургомистр был готов ухватиться даже за такую ненадежную соломинку.

– Господин Кассиус, – воззвал он, – а каково ваше мнение о происходящем?

Старик приоткрыл один глаз.

– Мое мнение? – переспросил он ворчливо. – Мое мнение таково, что все амбургцы – ослы.

Бургомистр почувствовал, что последняя соломинка ломается в его пальцах. В самом деле, до чего он дошел – спрашивает совета у выжившего из ума старикашки!

– Додумались тоже! – продолжил Кассиус. – Поставили у реки статую Змееклювой Девы! Мрамора не пожалели! Вот что они станут делать, если их уродина оживет?

Селиус похлопал глазами… широко улыбнулся и низко, почтительно поклонился мудрому старцу.

В тот же день на постоялый двор заявилась делегация, причем весьма многолюдная: к магистрату присоединилась толпа горожан (как уже было сказано, брегенцы известны неукротимой любознательностью).

– Что там, у Селиуса? – поинтересовался пекарь, глядя на сундучок, который бургомистр нес сам, не доверяя никому.

– Там ар-гу-мен-ты! – важно выговорил лавочник Вессель, гордясь недавно подцепленным словом. – Причем аргументы хорошей чеканки и без спиленных краев.

Но пустить аргументы в ход бургомистр сумел не сразу, потому что всех отвлекла происходящая перед крыльцом безобразная сцена.

Хорошенькая Люсетта прижалась к стене. Ее золотистые кудряшки растрепались, голубые глаза были полны слез. А перед нею стояла гневная Мелюзина.

– Это ты, негодяйка, подслушивала у моих дверей? – тихо, страшно говорила пожилая женщина. – Это ты растрепала о моих намерениях всему городу? Ну и во что мне тебя за это превратить?

Бледная Люсетта вскинула руки ко рту, словно хотела задавить рождающийся там звук. И все же наружу вырвалось мерзкое кваканье.

Толпа глядела на это жуткое зрелище. Никто не посмел вмешаться.

Кроме одного человека.

Конюх Марк встал между чародейкой и ее жертвой, закрыл собой девушку.

– Прекрасная госпожа! – воскликнул он. – Если девочка виновата – молю о прощении! Молю во имя твоей волшебной силы, во имя прожитых тобой лет – и лет, которые ты еще проживешь! Что перед тобой эта бедняжка? Что перед тобой все мы? Капли росы на солнце! Миг – и нас нет! Так будь же снисходительна!

– Каким ты получился красноречивым… – криво усмехнулась Мелюзина. – Что ж, будь по-твоему… Брысь, паршивка!

Люсетта в ужасе умчалась, а чародейка обернулась к бургомистру:

– Ну, с чем пожаловали?

Бургомистр произнес заготовленную по пути речь. О, это была очень красивая речь! Суть ее сводилась к тому, что бронзовая статуя короля Болдуина – всего лишь фигура мужчины на коне. Разве требуется особое искусство, чтобы оживить человеческую фигуру? В древности это сделал Пигмалион, а ведь он не был даже волшебником – так, камнерез! А вот на том берегу реки, в Амбурге, стоит мраморная статуя, изображающая Змееклювую Деву, основательницу города. Это настоящее чудовище, изваянное большим мастером. Тот, кто сумеет оживить Деву, прославится в веках!

То ли сыграло роль ораторское искусство бургомистра, то ли произвели впечатление аргументы хорошей чеканки, но вскоре к крыльцу была подана карета с гербом на дверце. Отдохнувшие, сытые кони нетерпеливо перебирали копытами, кучер уже распахнул дверцу перед Мелюзиной.

Но тут на колени перед чародейкой бросился Марк.

– Госпожа! Ты сделала для меня больше, чем любой человек на свете, больше, чем отец с матерью. Окажи еще одно благодеяние – возьми меня с собой! Жизнь моя без тебя станет холодной, пустой и черной! Я буду твоим слугой, твоим защитником. Или убей, или позволь сопровождать тебя!

– Ах, милый мальчик! – проворковала растроганная волшебница. – Что ж, садись в карету!

– Надо же! – шепнула лавочнику Весселю Лина, жена шорника, глядя, как карета выезжает со двора. – А я думала, что конюх женится на служанке. Он так ее защищал от старухи!

– Такие старухи бывают аппетитнее молоденьких! – со знанием дела ответил Вессель.

Обогнув рощу, дорога свернула к речному берегу. Тут кучер вдруг резко остановил коней. Сидящие в карете недоуменно и тревожно переглянулись, но не успели ничего сказать. Дверца распахнулась. В карету впорхнула раскрасневшаяся, запыхавшаяся Люсетта в сбившейся набок шляпке.

– Уф, успела! – выдохнула она, садясь рядом с Марком. – Вы в объезд, а я напрямик бежала, берегом…

Она захлопнула дверцу. Кучер щелкнул бичом над конскими спинами, карета вновь тронулась.

– Это что за фокусы? – рявкнул Марк. – Ты что, сестричка, спятила? Мы же договорились: ты задерживаешься еще на неделю, потом уходишь. Чтоб никто не связал твое исчезновение с нами!

– Ничего! – отмахнулась от него Люсетта. – Я оставила записку: мол, люблю Марка, без него мне не жизнь, пошла топиться… Пусть ищут мое тело ниже по течению! Не хочу оставаться! Ты уедешь, а мне еще неделю пиво разносить и терпеть, чтоб за задницу щипали, да?

– За задницу ее щипали! А ты бы попробовала, как я, месяц навоз выгребать! Я на этот постоялый двор пришел раньше тебя! Бабушка, скажи хоть ты ей…

– Дети, дети, не ссорьтесь, – укоризненно сказала пожилая женщина, открыв сундучок и перебирая талеры. – Главное, мы сотворили чудо. Наш театр спасен. Теперь можно выкупить из заклада костюмы, подновить декорации, купить двух новых лошадок, починить фургоны…

Над ее головой открылось оконце, в нем показалась бородатая физиономия кучера.