Ольга Голотвина - Переполох на Буяне [сборник]

– Еще заплатить за карету, когда будем ее возвращать хозяину, – подсказал он.

– Да-да, я помню, Только не забудь смыть с дверцы герб.

– Ой, я так боялась… – призналась Люсетта.

– А чего бояться-то? – улыбнулась пожилая женщина. – Я с самого начала знала, что у нас все получится.

– Так уверена в своем таланте? – хмыкнул Марк.

– И в вашем тоже. Но главное не это. Сначала я немного беспокоилась – но лишь до тех пор, пока не услышала, как эти господа издеваются над амбургцами.

– И что? – не понял юноша.

– Те, кто упорно считают соседей дураками, почти всегда сами дураки и есть. Запомни это, мой мальчик.

На минуту воцарилась тишина, только позвякивали талеры в руках женщины.

– Хороший городок, – сказала наконец Люсетта. – Жаль, что придется проехать мимо, когда будем гастролировать в здешних краях. Тут были бы славные сборы.

– Почему же? – благодушно улыбнулась бабушка, продолжая считать монеты. – Обязательно сюда завернем.

– Но нас же узнают! – удивился Марк.

– С какой стати? Главное – подобрать подходящую пьесу. Я могу играть старую колдунью, сводню или гадалку – с горбом и бородавками. Из Люсетты сделаем знойную восточную красавицу в черном парике. А ты пока обойдешься без главных ролей, будешь играть убийцу в маске или льва в шкуре…

Над пассажирами снова возникла физиономия кучера:

– А мне только бороду снять – и никто меня не узнает! Я могу сыграть все роли Марка!

– Что-о?! – возопил Марк. – Робер будет играть мои роли?! Бабушка, скажи, что ты этого не позволишь! Я покончу с собой! Или уйду из театра! Завербуюсь в солдаты, вот!.. Ну, ба-абушка!..

Мелюзина захлопнула крышку сундучка и сурово посмотрела на внука.

– Слушай, молокосос! – отчеканила она. – Годы мои, конечно, не те. И силы не те. Но если ты сейчас же не заткнешься – я превращу тебя в жабу!

И так уверенно, так властно она это произнесла, что у Марка холод пробежал по спине.

И он заткнулся.

– Я это облако от самого леса притащила! – подбоченилась румяная, статная Мальва. – Ты что, соседка, Охренелл тебя забери, не понимаешь: моему салату тень нужна, он на солнце пожухнет!

– Салат?! – взвизгнула со своего двора быстроглазая, шустрая Уклейка. – А мои огурцы кто поливать будет – Охренелл?

Уклейка наскоро пробормотала заклинание – и спорное облако двинулось в сторону ее огорода.

– Ну, змея, Охренеллово отродье! – возмутилась Мальва. – Вечно мне пакостишь! Думаешь, не знаю, почему у меня в погребе бочка пива скисла?

Бабка Сыроежка, из-за плетня с упоением следившая за ссорой, негромко хихикнула: это она сглазила пиво Мальве…

(На селе, кстати, давно забыли вкус настоящего пива, поскольку здешние хозяйки сводили друг с другом счеты упорно и неотвратимо.)

– Ах ты, Охренеллова душонка! – Мальва взглядом сорвала с плетня глиняную корчагу и отправила в полет – в голову супостатке Уклейке.

Корчага, не долетев до цели, врезалась в нечто незримое и разлетелась в осколки. Посреди осколков обнаружился Жмых, муж Уклейки, который невидимкой крался домой с пьянки.

Сообразив, что чары разрушены, Жмых поспешил задобрить жену – вмешался в ссору:

– Ты, Мальва, того… не того… Охренелл тебя заешь… наше облако не лапай, не то порчу наведем!

– Уж ты наведешь! – не приняла помощи Уклейка. – Дождется от тебя жена защиты, как же! Хотел по весне сглазить Угрюмку, обидчика моего, а что вышло? Наш цепной кобель облысел!

Заскрипели доски крыльца под немалым весом – из дому на шум вышел Битюг, муж Мальвы. Сразу разобрался в сути спора:

– Тень? Наша тень, и нечего тут свары разводить, Охренелла тешить! Гони облако назад, жена, я тебе помогу!

Колдуном Битюг был никудышным. От его чар облако с места не сдвинулось, зато почернело и ударило молнией – аккурат в сеновал Стрижа, другого соседа Уклейки.

Пламя-то Стриж потушил простеньким заговором, зато сам воспылал гневом, схватил вилы и помчался выяснять отношения с поджигателями:

– У вас тень да салат, а другие пусть огнем горят?! Охренелл знает что! Ой, смотри, соседушка дорогой, дождешься – боровом оборочу!

Заслышав гам, Комар с соседней улицы выдернул кол из ограды (заклятия заклятиями, а хороший дрын надежнее!) и побежал на голоса. Облако было Комару ни к чему, но разве упустишь возможность свести счеты с Уклейкой, которая на днях превратила его петуха в ястреба! Прямо посреди курятника превратила, вот такая охренелльщина получается!..

Скандал ширился и разрастался, потому что жили в селе люди неравнодушные и пылкие.

– …Мать твою Охренелл через пень да об корягу!

– …Думаешь, не знаю, с чего у меня индюшка нестись перестала?

– …Заклинаю светом и мраком, заклинаю небесным огнем, заклинаю сердцем гор, заклинаю глубью морей…

– …Ведро брал взаймы, а вернул дырявое!

– …Будь мое слово крепко, а тому – ключ и замок! Ключ – в воду, замок – в гору!..

– …Облако не трожьте, Охренеллово семя! На клочья раздергали, от него уже и тени никакой!..

А в это время в своем подземном дворце смотрел в хрустальный шар великий маг Охренелл, по старости и лени давно уже не поднимавшийся на поверхность.

Уютно сложив руки на круглом животике, маг наблюдал, как пляшут в хрустальной глубине разноцветные огоньки. Наверху, на земле, творились чары!

«Все-таки правильно я сделал, что подарил людям магию! Какие же они отважные – не боятся повелевать древними силами! Должно быть, вершат великие дела, изменяют облик мира, управляют ходом истории… Интересно, а мне они очень благодарны? Хоть памятник-то воздвигнуть догадались? Надо бы подняться, поглядеть… да за размышлениями всё недосуг!»

Кузнец покосился на дверной проем, за которым сгущался прозрачный сумрак, и устало бросил мальчишке-подручному:

– Кончаем. Полей-ка мне…

Нагнулся над лоханью. Широкие плечи, темная спина, жилистые руки в пятнах ожогов – сам словно из железа выкован. И весь лоснится от жаркого пота.

Мальчишка подхватил ковш, зачерпнул воды – и вдруг ойкнул, шарахнулся к стене.

Кузнец застыл над лоханью, чувствуя, как потянуло от входа холодом. Не осенним ветерком, что дерзко влетел в жаркую кузницу, а промозглым дыханием разрытой могилы. Даже запашок кладбищенский – затхлый, сладковато-смрадный – пополз, пробился сквозь честные запахи работы с огнем и железом.

Мысленно ругнув себя за нелепую оторопь, кузнец выпрямился и обернулся.

Она стояла на пороге кузницы – невысокая, щуплая, востроносая старуха. Вся она была сухая и легкая, словно мертвая кость, много лет битая ветрами и мытая дождями.

Серые обноски, темный плат до бровей… не замечалась ее одежка, потому что внимание притягивали глаза. Тусклые, как речная галька, неподвижные, слепые… Нет! Кузнец сразу понял, что старуха вовсе не слепа и подмечает каждое его движение.