Александра-К - Тиннар [СИ]

Светлый Эльф тихо ахает, растерянно говорит:

— Но метаморфы всегда считались одной из самых духовно чистых рас!

— Да, считались. И продолжают быть. Но эту сущность нашей магии мы изменить не в силах.

Светлый лишь глубоко вздыхает.

Аллеур трясет головой, вырывается из объятий Тиннара.

— Есть хочу! — звонкий бодрый голос заставляет их вздрогнуть от неожиданности.

Метаморф торопливо сует мальчишке в руку кусок хлеба и мяса, Аллеур начинает жевать. Эриндел улыбается украдкой — лицо Тиннара мгновенно оживает, взгляд становится нежным. Растрепанный заспанный Темный Эльф жадно поглощает еду и что-то пытается болтать с полным ртом. Тиннар торопливо шепчет ему на ухо, мальчишка притихает. За то время, пока Аллеур спал зачарованным сном, и Светлый Эльф, и метаморф поняли, насколько привыкли к постоянному присутствию их общей напасти. И как страшно тихо стало, когда прекратилась его болтовня. Но мальчишка пробудился, снова начал болтать и смеяться как ни в чем не бывало.

— Хочешь посмотреть моего элементаля? — голос Тиннар немного хриплый от волнения.

Аллеур торопливо проглатывает еду, кивает головой.

— У тебя же саламандра — огненный дух?

— Не совсем. Давай выйдем из пещеры…

Темный Эльф уже на ногах, глаза горят любопытством. Тиннар тянет его за руку.

Снаружи уже вечер — Аллеур проспал весь день. Уже смеркается, солнышко садится. Еще не ночь, но… Тиннар негромко произносит слова заклинания, светлое пятно появляется на его руке, световой луч формируется в огненную змейку. Темный внезапно отшатывается — он помнит, как огненная птица пробила проход в снегу…

— Здравствуй, Тиннар! А он боится меня, это плохо.

— Не боюсь, просто, просто…

— Ну, а если не боишься — то возьми меня в руку.

Аллеур протягивает руку к руке Тиннара, пальцы немного подрагивают. Змейка переползает к нему на ладонь, сворачивается клубочком, приподнимает голову:

— Господин, могу я поцеловать руку вашего возлюбленного?

Аллеур вздрагивает от неожиданности, метаморф спокойно отвечает:

— Конечно, мне это будет приятно. Аллеур, не бойся — это его настоящая форма, и он вполне безобиден. То, что ты видел в горах — его сила, десятикратно увеличенная моей. Дракон был химерой — я и он вместе.

— Я не боюсь!

Змейка приподнимается на хвосте, из туловища вдруг вырастают препотешные лапки, и существо, более всего теперь похожее на ящерку, движется вперед, обхватывает передними лапками каждый палец Аллеура и прижимается к середине подушечки на пальцах мордочкой. Со стороны картина презабавная. Но выражение мордочки ящерицы — пресерьезнейшее. Тиннар лишь усмехается.

— Он красивый и смелый. Он — хороший, хотя и Темный.

Аллеур напряженно сморит на Тиннара — элементалей он видел, но такого странного видит в первый раз.

— Смешной…

Ящерка переползает на ладонь Тиннара.

— Ты запомнил его?

— Да, конечно.

— Если я не смогу приказать, сможешь ли защитить?

— Давно ты не просил о таком…

— Просил?

— Но ведь приказать такое ты не можешь, хозяин, вспомни о договоре.

— Сможешь?

— Да. Мне пора — холодно, я мерзну. Отпусти меня…

— Да, иди…

Аллеур к беззвучному разговору не прислушивается, крутил головой, рассматривая диковинного элементаля.

Тиннар мягко сказал:

— Идем обратно, холодно.

Мальчишка попытался повиснуть на его шее, поджал ноги, чтобы заставить Тиннара наклонить голову для поцелуя. Но метаморф даже не обнял его. Аллеур тут же отскочил, обиженно спросил:

— Что случилось? Ты не… Тебе противно?

— Нет, — тон Тиннара был очень ровным и спокойным.

— Тогда почему? Тебе не понравилось? Я слишком неопытен? Или… ты просто не хочешь?

— Да, я не хочу более.

— Почему? — голос Темного Эльфа начал срываться, на ресницах повисли слезы. Отец-король не мог выбить из него слезы, даже сильно оскорбляя, а здесь — чуть менее ласков — уже боль в груди, отчаяние, горе.

Тиннар очень мягко сказал:

— Я объясню — я забираю часть твоей жизненной силы во время любви. Твой сон — последствие этого. Я надеялся, что магические барьеры Темных не позволят мне сделать это и нарушил запрет. Но барьеры не помогли. Я не хочу, чтобы ты исчах.

— О чем ты? И откуда ты узнал о магических барьерах?

Тиннар молчал, опустив голову.

— Ты участвовал в допросах пленных Темных во время войны? Только те, кто ломал их, знали, что это такое и их скрытую силу. Ты убивал?

— Нет. Никогда. Наша раса не участвовала в войне. Я пару раз передавал Темных пленных обратно. Поэтому…

— Миротворцы! Передавать тех, кто заведомо жить не будет! — в голосе Аллеура зазвенела ярость. — Ты хоть знал, что их сразу же убивали? Они не могли оставаться в живых. Лицемерие!

— Аллеур! — в голосе Тиннара прозвучала угроза.

— Что Аллеур! Ты не знал, что ломка барьера приводит к безумию? Что ты отдавал обратно безумного мага, который опасен для окружающих? Что излечение невозможно? Что они живут долго, почти бессмертны, но сохраняют только природные зачатки магических способностей, потеряв все барьеры? Зачем? И теперь ты говоришь, что мои барьеры не защищают меня от твоей жестокой звериной сущности. Зачем тогда вчера? Зачем?

— Я не хочу, чтобы ты…

— Да тебе-то какая печаль — сколько я смогу прожить!

— Аллеур, ты глупец!

Метаморф резко повернулся и пошел обратно. Ничего не было — ни сегодняшней ночи, ни этого разговора. Темный Эльф — враг, как бы ни хотелось думать по-другому. Только земля там, где горел этой ночью магический круг была глубоко выжжена, даже магия Эриндела не смогла уничтожить его следы.

Аллеур постоял на месте и, почти не видя ничего из-за слез, медленно побрел в сторону от пещеры. Жить не хотелось. Хотелось забиться в какую-нибудь расщелину и умереть там. Боль от жестокости метаморфа была столь сильной, что могла сравниться только с той болью, которую он испытывал после магического удара. Он смог полюбить и избрать лицемерного врага. Во время войны ломали барьеры и забирали разум у пленных. Сейчас миротворец намеренно причинил нестерпимую боль своему бывшему врагу — мстил, наверное, за ту атаку, после которой остались на его теле ожоги, такие же, как у Аллеура. Он шел и шел, почти не разбирая дороги, пока не нашел какую-то щель и не забился туда. Они не будут искать врага — им же проще уехать и никогда более не вспоминать о нем. И ему проще так — остаться одному и пережить позор, который сам навлек на свою голову. Ладно, пусть уедут утром, он сам доберется до городка. То, что он полураздетый, то, что ночи холодные, то, что все вещи и оружие — в пещере, он просто не думал. Он сжался в комок в каменных стенах и плакал, плакал, плакал, пока не сомлел от усталости и горя…