Александра-К - Тиннар [СИ]

И его спутник непонятен — он высокий, ростом почти с Перворожденного — не все люди вырастают такими, довольно неровно обрезанные под кружок полудлинные волосы, тоже светлые — но цвета платины или стали. Глаза огромные, ярко-синие. На немного широком, скуластом и чуть простонародном, по сравнению с эльфийской красотой, лице они выделяются, словно два сапфира. Большой улыбающийся рот. Да уж, пресветлые боги не наградили его эльфийской красотой. Но парень спокойно смотрит на Аллеура и ласково улыбается. Одежда — самая простая, а вот оружие — меч эльфийской работы и хорошего мастера.

— Кто вы? — голос очень слабый и хриплый, не слушается.

— Я — Эриндел, из Светлых Эльфов, — эльф вежливо наклоняет голову.

— Я — Тиннар, — довольно небрежный кивок головой. А человек очень невежлив.

— Аллеур, я из рода Темных Эльфов.

Эриндел кивает:

— Да мы уже поняли, молодой господин…

Аллеур резко вскидывается — почему мастер, почему молодой господин… Неужели, поняли, кто перед ними?

— Подожди, Эриндел, может, у них как-то еще принято обращаться к младшим по возрасту?

— Тиннар, ты же знаешь, что эльфы выглядят одинаково, что в шестнадцать лет, что в двести. Он еще старше тебя окажется, смотри, не ошибись.

Вопросительный взгляд синих глаз, потом облегченная усмешка:

— Нет, Эриндел, таких глупостей в горах может натворить только мальчишка, взрослый бы давно сообразил, что делать.

Темный Эльф обиженно шипит:

— А что я натворил? Белые волки напали, а я упал, разбил колено о камень. Я бы и сам отбился. Но только меня чуть тигр не съел. Хорошо, что вы меня смогли отбить от него…

Человек и эльф переглядываются, потом эльф говорит:

— Мастер Аллеур, видимо, вы не поняли — белый тигр не хотел вас съесть, это Тиннар, и он принес вас сюда без сознания.

Бедный Темный Эльф вздрагивает — значит, это не человек, это метаморф — страшный враг, они лицемерно называли себя миротворцами, но всегда поддерживали только людей и Светлых Эльфов, всегда только их. Ох, как плохо-то, метаморфы очень жестокие и сильные маги, они могут наложить любое заклятие, и потом зачарованный подчиняется своему владыке беспрекословно. Ох, как плохо все…

Глаза Темного Эльфа закатываются, он снова теряет сознание.

— Эриндел, зачем сказал, что я метаморф? Ты же знаешь, Темные нас жестоко боятся, хотя за все многие сотни лет войны мы ни разу не выступили против них. Он же еще очень слабый.

— Всегда надо говорить правду. Правду говорить легко и приятно.

— Ага, приятно — вот мальчишка и отключился, не попусти боги, горячка начнется.

— Значит, его фатум такой…

— Поосторожнее все-таки, он и так намучился достаточно. Хватит.

— Ты очень наивен, мой друг! Он-не мальчишка, по крайней мере, ему не менее пятидесяти лет.

— Почему? — в очередной раз пропустив высокомерное «ты — наивен».

— Аллеуром назвали младшего сына Короля Темных Эльфов, ты же знаешь, они любят давать своим детям имена лиц королевской крови. В честь младшего принца много называли детей. А вот лет пятьдесят назад — перестали. Он предателем оказался, выступил против своих в бою. Погиб, по-моему. Впрочем, точно не знаю — я же тогда воевал в Южных пределах.

— Темный Эльф — против своих? Да они упрямее скал!

— Ну, а этот — предал. Опозорил имя.

Слабый вздох, Аллеур сворачивается в комочек, пытаясь спрятаться от жестоких и несправедливых слов. Все они такие — Светлые Эльфы — поверхностные и болтливые. Не разберутся, в чем дело, а болтают.

— Холодно тебе? Подожди-ка…

На плечи ложится теплый овчинный кожушок. Простая крестьянская одежка, незнакомая возвышенному эльфу. Короткий кудрявый мех барашка согревает, от кожушка пахнет таким приятным, знакомым — запах сильного мужского тела, чуть горьковатый запах дыма костра и каких-то трав — незнакомый, терпкий. Так от отца пахло, давно, когда еще можно было забраться на колени к нему, даже во время военного совета, и все страхи и обиды отступали. Очень давно, больше столетия назад. Тяжелая рука осторожно касается спутанных фиалковых волос:

— Тепло стало? Да? Ну тогда спи, не бойся ничего. Спи, набирайся сил…

И потрясенный возглас эльфа:

— Тиннар, он же… Ты же… Тиннар!

— Спи, малыш.

Сонное «Я не малыш!» уже никто не слышит — оно тонет в глубинах теплой бараньей шкурки…

— Костер прогорел — надо бы добавить дров…

— Да, сейчас принесу. Кто первый сторожить будет, Эриндел?

— А зачем — кого нелегкая сила принесет в такую метель и холод на высокогорье? Не надо. Пора ложиться. Не забудь врага прикрыть потеплее.

— Ну, ты скажешь — врага. Растерянный мальчишка из темной стаи.

— Не заблуждайся, мой друг. Как бы не пожалеть потом…

— Потом и будет потом…

Утром Тиннар проснулся от непривычной тяжести — всю ночь ему снилось, что он воюет с Темным эльфом, а тот уперся щитом ему в грудь. Спящего эльфенка они ночью уложили между собой — на самое теплое место, а сейчас он умудрился развернуться поперек, босые ножки возлежали на животе Светлого Эльфа, мальчишка периодически дергал ими — что-то снилось, и Эриндел недовольно ворчал во сне. А на грудь Тиннара мальчишка пристроился спать, перекинувшись через нее спиной. Поза неудобная, мальчишка лежал головой на меховой подстилке, подложенной под метаморфа, умудрился выпростаться из широкой домотканой шерстяной рубахи, которую дал ему Тиннар взамен порванной и окровавленной одежды, и сейчас лежал с обнаженной грудью прямо на холодном ветру. Тиннар вздохнул, осторожно передвинул спящего мальчишку в теплую норку между их телами, натянул ему на грудь рубаху, чтобы было теплее. И недоуменно пожал плечами — слева, возле соска, кожа была уродливо стянута старым ожогом — небольшим — с ладонь человека. Если бы Тиннар не знал, что Аллеур — Темный Эльф — он подумал бы, что это осталось от попадания магических огненных шаров темных эльфов. Но не в своего же они целились. Аллеур, почувствовав на своем теле чужие руки, застонал, силясь проснуться, и Тиннар тут же отпустил его — придет время — сам расскажет, а не захочет — так тому и быть.

Когда отец-Король увидел ту груду обожженной и окровавленной плоти и переломанных костей, которую представлял его сын после своего неудачного заступничества, он не проронил ни слова. Почти три месяца принц находился на грани смерти, и даже искусные маги-лекари не могли поручиться, что принц вообще выживет. Потом стало ясно, что — да, выживет. Тогда осторожные целители доложили господину, что на восстановление прежней красоты и силы принцу понадобится еще около года, что уродство сразу убрать будет невозможно, а в некоторых случаях, возможно, рубцы останутся на всю жизнь. Король пожал плечами: «Лечите… Только оставьте ему метку на теле возле сердца — куда пришелся первый удар — чтобы помнил, что сделал.» Огромное терпение умельцев и их умные руки сделали свое дело — принц обрел прежнюю красоту и здоровье. Но приказ короля был выполнен — ему оставили на теле несмываемую отметину — и ожог не давал забыть прошлое. Забыть… Когда он впервые пришел в себя после многомесячного беспамятства, то с ним никто не разговаривал — приходили, молча делали свое дело и уходили. Даже лекари-маги, видя, что принц находится в странном сумеречном состоянии, не делали ничего, чтобы облегчить его душевные страдания. В то время темные Эльфы потерпели два сокрушительных поражения в Восточном пределе, почти во всех семьях были погибшие. И поступок принца выглядел предательством. Отец ни разу не зашел к нему после ранения. Хотя, конечно, доклады о состоянии здоровья члена королевского дома ему клали на стол ежедневно. Он привык молчать, потом, когда смог ходить и впервые увидел жутко изуродованное ожогами лицо в зеркале, которое ему молча подал один из магов, он даже не закричал, просто опустил пустую стекляшку на колени и усмехнулся остатками сожженных губ. Его лечили, и он подчинялся решениям целителй, потому что восстановить лицо было единственной возможностью потом убежать из дворца прочь. А разговаривать он научился с рыбами в бассейне, который был в глубине парка во дворце, где его прятали от всех.