Александра-К - Ненависть [СИ]

— Лис, тебе надо было хотя бы меня предупредить — ведь едва не убили приблуд и малышей с Альбериком — уж они-то вовсе не при чем.

— Я могу показать путь в святилище. Еще день есть — полнолуние завтра, — голос Лиса срывается, хрипит.

Люди молча переглядываются между собой. С таким ранением Лис ехать самостоятельно не сможет. И как понять, не военная ли это хитрость тварей — выманить ненавистного Наместника, как кобеля на запах течной сучки? Рыжий с отчаянием смотрит на них — это единственное, чем он может попытаться исправить то, что призошло. Наместник молчит, опустив голову. Из-за твари подвергать опасности отряд людей? Снова губить сотню в случае неудачи? И, скорее всего, сотню Ярре — никого другого взять просто нельзя — по дури могут погубить все дело. Рыжий молча переводит глубоко ввалившиеся глаза с одного на другого — он даже заплакать толком не может — так больно.

Наместник молчит, он не хочет принимать решения. Со временем забудется, яркость ощущений притупится, все встанет на свои места. Рано или поздно будут наследники, род гордых Цезарионов продлится. Но для чего? Чтобы предки в склепах гордились им? Смешного мальчишки с мышиными повадками, худышки недокормленной, Мыша боевого уже не будет. Его предавшего и не раз, горюшка синеглазого — не будет. Ярре молчит, опустив голову. Он поднимет сотню на коней хоть сейчас, и они последуют за сотником везде. Но решение должен принять Наместник — нужно ли это ему?

Цезарион молчит, думает… Куда как проще не противиться судьбе, а оставить все как есть — если Эйзе избрал уход из жизни, то пусть так и будет. Ну не хочет он более терпеть позор и муки, быть с нелюбимым. Глупо было со стороны человека надеяться на то, что Мыш полюбит его. Даже несмотря на прямой приказ его владыки, он не смог остаться с Наместником. Так тебе и надо, тварь жестокосердная. А ты думал, что обычное существо стерпит твою властность, силу, жестокость? Сможет терпеть насилие, повторяющееся изо дня в день, потому что ты так захотел, а его желание — не важно? Ведь до смерти довел мальчишку своей жестокостью. И не надо говорить, что это — судьба. Дурной характер, привычка повелевать. Ну кто тебе виноват, что род проклят, что любимые умирают? И этот умрет, хотя сам не любит. Просто потому умрет, что слишком близко подошел к проклятому. Но… я хочу, чтобы он жил. Возле меня или далеко от меня — он должен жить. Просто потому, что были теплые деньки на речке, перемазанные в пыльце водяных лилий пальцы и смешной носик, забавные повадки мыша, отчаянные слезы и страх при первом понимании, что появилась привязанность. Он — не любит и не виноват в этом, но почему он должен платить по моему долгу? Я сам заплачу то, что причитается судьбе. Это мой долг богам, не его…

— Сколько времени ехать до святилища? — голос Наместника звучит грубо, потому что иначе он просто завоет от безысходности.

— Полдня на лошадях, оно высоко в горах, — Лис едва шепчет — он очень испуган странным поведением Наместника.

— Ты уверен, что там?

— Да, очищение от скверны можно получить только там — близко к небесам. Даже те, кто не подчиняется владыке, молятся там. Оно одно такое.

— Ты сможешь провести отряд? — голос воина все более и более жесток — сейчас он решает непростую задачу — стоит ли верить бордельной игрушке и подвергать опасности людей. Или рискнуть самому? Но вот это — верная гибель.

— Да… — Лис говорит почти беззвучно, он в смятении — это прямое предательство, но иначе Эйзе погибнет, да и этот странный человек навряд ли захочет жить.

Вмешивается сотник:

— Лис, сколько людей сможешь провести?

— Твою сотню… Простите, господин…

Наместник молча смотрит на Ярре, что-то соображая. Решение принято, и он начинает искать способы его выполнения, раскладывая в уме различные варианты. Заработала машина для убийства. Потом тяжело страшивает:

— Нам тебя на руках везти или сможешь сесть в седло? Когда надо выезжать, чтобы успеть?

— Я смогу ехать верхом. Выезжать рано утром — церемония все равно состоится только днем. Обычно затягивается до ночи.

Сотник внимательно смотрит на Лиса — откуда он знает, как идет церемония сожжения? Или видел? Видел, скорее всего, но расспрашивать не надо. Наместник кивает:

— Хорошо, завтра утром выезжаем. Ярре, займись им — пусть хоть немного оклемается перед поездкой. Я возьму твою сотню. К ночи — вернемся.

Или не вернемся никогда. Но это уже будет все равно тем, кто погибнет. Мертвые сраму не имут. Да уж, гордые были варвары. Откатились, правда, не стали воевать.

Наместник тяжело поднялся, ушел в кухню, там послышался его раздраженный голос, обиженний писк Черныша — опять что-то втихомолку натворил. Запричитал Беленький, послышался сердитый голос Альберика — еще двое трудных детей прибавилось…

Лис лежал молча, только жалко вздрагивали губы. За себя он не боялся — ему было все равно, жить или умирать. Он… боялся, что Ярре больше не ляжет с ним рядом и не будет обнимать его, чтобы прогнать страх ночи. Что не будет теплого тела за спиной, нежных прикосновений, осторожных переворотов на бочок. Тихого смеха ночью, когда Лис иногда залезал спросонья на тяжелого большого мужчину и разваливался на нем, как на перинке, а потом, проснувшиь и опамятовавшись, испуганно просил прощения. Сотник сидел молча. Он злился. Это было видно.

— Лис, выдрать бы тебя плеткой за такое и безо всякой жалости! — голос сотника очень злой, он тоже боится — и не предательства Лиса — он ему верит, а его немощи — может просто потерять сознание в пути и перестать быть проводником. Да и мучить его лишний раз после всего перенесенного — зачем?

Рыжий только горько вздыхает — он не мог предать Эйзе, запрет — дело серьезное, а Эйзе из хорошего рода, Лисы им всегда подчинялись. Зато теперь Наместник как неживой, Ярре злится, а Эйзе вообще сжечь могут. Он в отчаянии хотел этого — после того, как Наместник вынудил его к любви силой. Но ведь мало ли что бывает, и сотник его ударил за оскорбление, а потом баловал, как младшего братишку. Конечно, он не понимает, и сказать стыдно, но страшно, если он не захочет охранять Лиса по-прежнему. А он не захочет — Лис его под смертельный риск подвел. Из глаз Рыжего хлынули долго сдерживаемые слезы.

— Лис, если боишься, может, не надо ехать самому — нарисуешь карту, — голос Ярре непривычно мягкий. Он отлично понимает, что будет с Лисом в конце пути — хорошо, если сможет доехать сам, а то и на руки брать придется.

— Я не боюсь. Я… боюсь, что ты не захочешь сегодня побыть со мной, что ты сердишься за то, что я сделал, — серые глаза Лиса смотрят с отчаянием и небольшой надеждой — а вдруг пожалеет и не покинет…

— Лис, ты такой глупый, — в голосе Ярре — явное облегчение, — ну, куда я денусь от тебя — Наместник просил побыть с тобой, пока тебе плохо.