Марина Аэзида - Дети Спящего Ворона

Виэльди до последнего сомневался в успехе, но в итоге все удалось. Он все сделал правильно.

Пока ехали к столице, Ширай говорил:

— В первую очередь нужно избавиться от самого говорливого из тех, кто выступит против принца. Тогда остальные на время растеряются, и нашим воинам будет проще застать их врасплох. Лучше, если говоруна убьешь ты.

— Решил сделать грязную работу моими руками?

— Ага! — ничуть не смутившись, хохотнул ли-нессер. — Ты в глазах большинства полудикарь. Никого не удивит, если именно ты вместо болтовни сразу всадишь клинок… в кого-нибудь. И вряд ли кто-то попытается тебя убить, ведь за твоей спиной каудихо. Заодно благодарность будущего императора заслужишь.

— Да он и так передо мной в долгу…

— Правда? Поясни?

— Ну… — Виэльди замялся. — Я и каудихо отдали ему Данеску.

— Пф-ф! Чушь какая! Этот брак и вам был выгоден.

Да, чушь. Просто Виэльди сначала сболтнул лишнее, а потом решил, что Шираю незачем знать о горном лагере.

Рыжик. Принц. Император… Рыжик… Император…

В голове не укладывается!

— Ты знаешь, — снова заговорил Ширай, — дурного я не посоветую, мне самому это невыгодно. Тем более по морю, наверное, уже едет твой отец, и воинов у него куда больше, чем моих и твоих вместе взятых.

— Почему ты так считаешь?

Ширай осклабился.

— Не держи меня за дурня, степнячок! А то я не понимаю, что ты сразу отправил посланца к Андио. А он после таких вестей точно на месте не усидит и далеко не с дюжиной воинов в Шахензи явится. Может, даже на нескольких кораблях…

— У талмеридов нет кораблей, старая ты башка.

— Зато в Адальгаре их полно. Твоя жена, думаю, не откажет свекру? А если и откажет: у вас, степняков, серебра навалом.

— Все это верно, если мой посланец нашел каудихо. А то, может, и не нашел. Или нашел слишком поздно. Но ладно: я убью говоруна, если буду под защитой своих воинов.

— Ну конечно будешь! Неспроста же принц просил явиться не в одиночку, а с отрядом.

Ширай ошибся. Убить болтуна пришлось до того, как появились воины. Видать, в потайном ходе что-то не так пошло, вот они и запоздали. А ждать дальше было невозможно — еще чуть-чуть, и ли-нессеры растерзали бы принца.

Виэльди рискнул — и пережил несколько ужасных мгновений, когда он и пятеро соратников оказались против толпы. Спасло то, что вельможи-недруги хоть и выхватили оружие, но не спешили им воспользоваться. Да в Талмериде в подобном случае давно завязалась бы кровавая схватка! Но шепелявые то ли то ли боялись, то ли раздумывали, что выгоднее. И эти трусы владеют почти всеми равнинными землями?! Немыслимо!

Когда все наконец закончилось, Виэльди подошел к трону, преклонил колено и сказал нужные слова, но все казалось нереальным, как болезненное видение.

Он. Преклоняет колено. Целует руку. Рыжику. Бывшему Заморышу, которого постоянно избивали, которого Виэльди защищал…

Теперь Рыжик — император. Властитель Шахензи и равнинных земель! Пока он оставался принцем, было как-то легче все осмыслить и принять.

А Данеска? Она теперь императрица…

Совет, больше похожий на дворцовый переворот, закончился, и новый император двинулся к своим покоям. За ним шли все, кто был на совете и кого не убили или не уволокли в темницы. Конечно, новоявленный император не всем позволил войти к себе: этой чести удостоились только некоторые ли-нессеры и Виэльди.

Из-за спин вельмож он видел вдовствующую императрицу и… Данеску. Обе сидели за вышивкой, обе отбросили ее, как только в покои вошли люди.

Ашезир припал к руке матери и сказал:

— Благослови, отныне я император.

Мать положила руку на голову сына, затем коснулась губами его лба.

— Правь мудро, божественный.

Ашезир поднялся, отошел от императрицы, и тут Данеска подскочила к нему, обняла за плечи, засмеялась и воскликнула:

— Ты — император! — затем будто опомнилась, отступила на шаг и поцеловала его руку. — Для меня великое счастье быть супругой божественного.

За спинами вельмож Данеска вряд ли видела Виэльди, но все-таки…

Ясно, что происходящее лишь обряд, обычай, ничего не значащий… А все равно в груди так и крутит, так и жжет! Разнести бы все вокруг! Рыжика избить, Данеску отхлестать по щекам, а потом… А потом ничего…

Запретная любовь, проклятая любовь! Найти бы избавление!

Завтра Ашезиру нужно выйти к народу… Потом «найти» убийцу отца и побеседовать с Рашизом: может, военачальник что-то знает о тех, кто пытался отравить Данеску. Затем надо казнить изменников ли-нессеров, отправленных в темницу… Надо переговорить и с главным советником отца. А еще…

Да много чего еще!

Завтра, все завтра. Сейчас из-за усталости ноги едва держат, голова тяжелая, а в душе опустошение, безразличие ко всему. Вроде ничего сложного он не делал, а тело ослабло так, будто всю ночь махал мечом. Ясно, что из-за напряжения и волнения, да только от понимания этого не легче.

Как назло, вместе с ним в покои вошли и некоторые из вельмож: чествовали, уверяли в преданности, предлагали помощь в делах… И всем надо что-то отвечать… Нет, это невозможно, только не сейчас!

Ашезир окинул взглядом подданных и улыбнулся.

— Я ценю вашу верность и не забуду ее. Завтра соберу совет, и мы поговорим о делах. А сейчас оставьте меня с вдовствующей императрицей и с моей царственной супругой.

Когда все удалились, Ашезир шумно вздохнул и плюхнулся на диван. Мать — в белых траурных одеждах, с покрытыми волосами — подошла, положила руку ему на лоб и, приятно надавливая, несколько раз провела кончиками пальцев по коже головы. Ашезир застонал от удовольствия.

— Устал, милый? — она скорее утверждала, чем спрашивала.

Он кивнул.

— Да. Но ничего, до завтра еще есть время. Отдохну. Я вот о чем хотел тебя попросить… — он помолчал, затем покосился на Данеску: ее первая радость, похоже, схлынула, теперь жена выглядела безучастной. — Раз моя супруга стала императрицей, она должна знать, как ей теперь себя вести… ну и все такое. Расскажешь?

— Конечно, а как иначе? Я и сама собиралась, — мать повернулась к невестке. — Милая, ты не против, если я посещу тебя на закате?

— Я буду рада.

— Чудесно! А теперь… деточка, ты не обидишься, если я попрошу тебя нас оставить? Я хотела бы поговорить с сы… с божественным.

Данеска без слов поднялась со скамьи и ушла в свои покои.

Как только дверь за ней закрылась, мать присела рядом с Ашезиром.

— Хочу кое о чем спросить, божественный. Меня…

— Матушка! — прервал он. — Если и ты будешь называть меня божественным, я скоро собственное имя забуду!

— Вообще-то именно это и полагается: забыть свое имя, — она по-доброму усмехнулась. — Но я понимаю… Конечно, если ты желаешь, то останешься для меня Ашезиром.