Марина Аэзида - Дети Спящего Ворона

— Желаю. Так о чем ты хотела спросить?

— Меня удивили намеки в твоем письме… Словно ты опасался, что не станешь императором… И еще ты заточил в темницу самого Цаура Саанхиса! Невзирая на силы, которые за ним стоят! За что? Повод должен быть очень серьезным, — улыбка с ее лица исчезла, оно стало сосредоточенным.

— Он изменник, этого достаточно.

— В чем же его измена? Я неплохо знаю Цаура… Он властолюбив, но неглуп, он не посмел бы в открытую выступить против тебя… если бы ты сам не дал повод.

— Что ты хочешь от меня услышать? — Ашезир вскочил с дивана и прошелся по комнате. Мать осталась сидеть, теребя в руках кончик головной накидки. — Я… ну… Я думаю, что он убил императора.

А что — хорошая мысль! Ведь убийца нужен, а опальный ли-нессер как раз годится на эту роль. А уж доказательства Ашезир и придумает, и найдет.

— Но ведь это… не так?.. — прошептала мать и поднялась. — Скажи мне все, не скрывай, умоляю! Скажи: это ты? Ты сделал?

Ашезир растерялся на несколько мгновений. Видимо, матушке этого оказалось достаточно, чтобы понять. Она прижала ладони к побледневшим щекам, ее губы задрожали.

— Как ты мог?.. Ты… мой сын. Как ты мог убить собственного отца?

Сердце сковала холодная злость и растаяла, переплавившись в жгучую ярость. Удивительно: император мертв, а ненависть жива… Будет ли у нее своя могила? Или, сжившись с душой Ашезира, сплетясь с ней, она и погибнет только с ним вместе?

— Я жалею, — прохрипел он, — что не убил его раньше.

— Что такое ты говоришь? Он же твой отец!

— С таким отцом и врагов не надо! Если бы я от него не избавился, он бы избавился от меня. Хорошо, что я успел прежде….

— Нет, — мать замотала головой. — Нет-нет-нет! Он не желал тебе зла. Он… ты не поверишь, но… он тебя любил!

Ашезир едва не расхохотался и едва не накричал на императрицу. Сдержаться все-таки удалось: хоть он и в своих покоях, но говорить на такую тему надо тихо, осторожно.

— Ты издеваешься? — прошипел он. — Любил? Интересно, моих братьев он тоже «любил» так? Кулаками?

— Нет… Только за серьезные проступки мог ударить… Не как тебя… Но ведь в то время он и тебя не трогал.

— Конечно, потому что не замечал.

— У него было слишком мало времени… Однако он старался, я это видела… Я знаю.

— Да почему ты его защищаешь?

…Не кричать, не кричать… Нельзя кричать, нужно говорить тихо.

— Потому что он не всегда был… таким. Вспомни, ну же! Разве он никогда не был с тобой ласков, когда ты был ребенком? — она опустила голову, затем подняла, ее глаза блестели от слез. — Но умерли наши сыновья… один за другим… И с ним что-то случилось. Будто он намеренно ожесточил сердце, чтобы выдержать… Моя вина в этом тоже есть. Я была в таком отчаянии, что вместо того, чтобы горевать с ним вместе, начала обвинять, что не уберег моих мальчиков… Мы постоянно ссорились, а потом я отправилась в старую столицу. Добровольно. Бросила и тебя, и Хинзара… до сих пор казню себя за это. — Слезы стекали по ее щекам, она все яростнее теребила накидку. — Когда я одумалась, было уже поздно: император не позволил вернуться. Это понятно, в его глазах я была предательницей. Да я и впрямь ею была…

Ну и зачем она все это рассказывает? Хочет вызвать сочувствие к императору? Чтобы в сердце Ашезира зашевелилась вина? Нет ее и не будет! Или же мать просто решила собственную душу облегчить? Жестоко, однако.

— Зачем ты это говоришь? — он сам удивился льду, прозвучавшему в голосе.

— Ты злишься, я понимаю, — мать приблизилась, хотела коснуться его плеча, но Ашезир отшатнулся. Она вздохнула и потупилась. — Прости, но ты должен был это услышать. Раз убил, то должен знать, кого. Должен понимать, что иногда все не так, как кажется…

— О нет, все именно так, как кажется! — он все же повысил голос, но сразу спохватился. — Плевать, каким отец был раньше, важно только, каким стал. Я видел от него только унижения и побои. Он отправил меня в горный лагерь, не зная, выживу ли я. Не пытайся убедить меня в его… хм… любви. Не поверю и не пожалею о том, что сделал.

И все-таки в памяти всколыхнулись изгладившиеся, казалось бы, картинки из детства. Да… что-то такое было… Отец улыбался и гладил по спине, вручая первый меч. Утешал, когда Ашезира сбросила лошадь, и он сломал руку. Но до чего же давно это было! До чего расплывчаты воспоминания!

Мать почти добилась своего. «Почти», потому что чувство вины лишь кольнуло душу, но не задержалось в ней.

— Что ж, ты сказала, что посчитала нужным, я тебя услышал. Но… теперь сомневаюсь: могу ли я доверять тебе по-прежнему? Ты не предашь?

Императрица расширила глаза, обхватила лицо руками и расплакалась.

— Ну как ты можешь такое спрашивать?! Ты мой сын! У меня никого не осталось, кроме тебя и Хинзара! Ты имеешь право злиться, но не смей думать, будто я могу тебя предать!

Ашезир молчал и не двигался с места, но скоро не выдержал.

— Матушка! — он обнял ее и пробормотал: — Ну ладно, не плачь. Я тебе верю. Я всегда тебе верю, я же твой сын…

Она уткнулась лицом в его плечо и скоро успокоилась.

Площадь гудела так, что едва уши не закладывало. Ашезир даже поморщился: благо, под золотой маской этого не было видно, а то народ не понял бы. В конце концов, эти люди явились ко дворцу, чтобы чествовать вернувшегося полубога, отсюда и ликующие крики, и барабанный бой, и грохот медной посуды, принесенной с собой.

Ашезир воздел руки, и шум стал громче, хотя, казалось, громче некуда.

А ведь в глазах людей новый император, наверное, и впрямь выглядел полубогом. Позолоченная маска, золотой венец, сверкающие одежды. Как они, должно быть, переливались под ярким солнцем и густой небесной синевой, на фоне ослепляющего белизной снега. Тем более что такая погода еще и добрый знак.

В начале зимы давненько не было таких морозов, чтобы аж небо очистилось, а снег скрипел под ногами. Может, их вовсе не было — по крайней мере, Ашезир не припоминал. В середине зимы — да, но не в самом начале.

Холод проникал под одежду несмотря на то, что под длинным шелковым кафтаном было несколько слоев теплой шерсти. Благо, что маска не прилегала к лицу, а то, чего доброго, обожгла бы кожу.

Каково же сейчас Данеске? Она к таким холодам совсем непривычна, а церемония завершится нескоро…

Ашезир прошел через площадь к золоченой колеснице, запряженной белыми жеребцами, за которой следовала открытая повозка — в нее уселись супруга-императрица и мать-императрица. Дальше, верхом, двигались принц Хинзар и вельможи.

Сопровождаемые народом, они подъехали к храму Гшарха, где их встретили жрецы с подношениями и священным огнем.

Только к вечеру все участники церемонии вернулись во дворец или разбрелись по домам.