Марисса Майер - Бессердечная [litres]

Боль пронзила все ее тело, в ноге пульсировала боль, лодыжку жгло раскаленным железом. Застонав, она осела на пол, и пышная юбка снова окутала ее, Сердце отчаянно колотилось, горячая кровь стучала в пальцах.

Толпа снова ахнула, все испуганно замерли. Никто не понимал, что делать. Все ждали, когда кто-то другой примет за них решение. Кто первым совершит какой-то поступок.

Ждали героя, вождя, короля.

Но вот беда – Червонный Король стоял среди них, такой же бледный и дрожащий, как любой из его подданных.

Кэтрин поняла, что плачет. Из носа капало, но она не вытирала его. Ну и пусть кожа в красных пятнах, платье разодрано, а нос хлюпает, и все это видят – разве может быть иначе после пережитого ужаса. Пусть смотрят.

К ней, прихрамывая, подошел Джокер, не обращая внимания на зевак. То, что он хромает, казалось даже более странным, чем размазанные по лицу разводы угля.

– Кэтрин. Кэтрин, – склонился он над ней, – Где болит? Нога?

Собрав волю в кулак, Кэт кивнула, и даже от такого простого движения накатил приступ тошноты. Она бессильно откинулась на спину, и Джокер исчез у нее из поля зрения, но она чувствовала, как он приподнял подол ее платья – совсем ненамного. Достаточно, чтобы увидеть.

На Кэт вдруг накатил смех, она истерически захохотала и не могла остановиться.

– Ну, это уж… это просто… неприлично, – выговорила она кое-как, задыхаясь от смеха. Слезы крупными каплями скатывались на спутанные волосы. – Ой, черви-козыри, как же больно!

Джокер дотронулся до ее щиколотки, и она вскрикнула. Мир вдруг закружился и засиял вспышками огней. Кэт потеряла сознание.

– Л-л-леди Пинкертон?

Она застонала. Голова склонилась набок, и Кэт увидела Короля, Белого кролика и Мэри-Энн – они спускались по лестнице. Мэри-Энн, бледная от ужаса, обеими руками комкала передник, ее нарядный новый капор сбился на сторону.

– В-Ваше Величество, – сказала она. Ей хотелось, чтобы все ушли и оставили ее в покое. Хорошо бы лишиться чувств, забыться. – Бармаглот…

Вот и все, что она успела выговорить, и тут ее накрыл новый приступ невыносимой боли. Король сбежал по лестнице и, опустившись рядом с Кэтрин на колени, взял ее за руку.

– Вы великолепны! – Он выудил откуда-то носовой платок, но не предложил его Кэт, а вытер свой потный лоб. Он поднял голову и обвел глазами онемевшую, застывшую толпу. – Узрите сокровище моего сердца! Хранительница Бурлатного Меча! Храбрейшая и б-б-блистательная леди Кэтрин Пинкертон! Приветствуйте будущую королеву!

– Нет, – прошептала она, но за грянувшей овацией никто ее не услышал. Кэт снова начала оседать и почувствовала, как нежные руки поддерживают ее. Кто-то пальцем провел по мочке ее уха. – Я не… меч. Это не…

– Ваше величество, – звучно сказал Джокер, перекрывая приветственные крики. – Леди ранена. Она нуждается в помощи.

Король спохватился. Перепугался.

– Ой. Э-э-э. Д-да-да. Конечно…

Он взглянул на ее лодыжку и позеленел.

Из последних сил Кэт пыталась сосредоточиться, голова у нее пылала.

– Если я великолепная – и блистательная – и храбрейшая… – она проглотила крик, – То вы, в таком случае, никчемный !

Джокер замер. Король сжался.

– Бармаглот неделями наводит на нас ужас! И что вы сделали? Что делаете, чтобы его остановить?

Пискнув, Король втянул голову в бархатные складки мантии.

– Вы же Король! Вы должны были хоть что-то предпринять!

– Кэтрин! – Джокер коснулся ее лба, бережно отвел назад растрепанные волосы. – Поберегите силы, Кэт… леди Пинкертон.

Из-за плеча Короля выглянула встревоженная Мэри-Энн. Увидев лодыжку Кэт, она зажала рот ладонью, но снова овладела собой и обратилась к королю.

– Ваше величество, она не в себе от боли. Ее надо срочно отвезти к Рыбам-хирургам. Сейчас я вызову карету…

– К-к-кареты, да-да, – проблеял Король, быстро кивая. При каждом выдохе усики у него топорщились. Монарх согнулся (казалось, ему сейчас станет дурно), но овладел собой.

Кэт снова расплакалась, одурманенная болью.

– Чудовище нужно остановить, пока не пострадал кто-нибудь еще…

– Я отнесу ее, – перебил Джокер. – Так будет быстрее.

– Быстрее кареты? – засомневалась Мэри-Энн.

– Да, – он встретился с Кэт взглядом (глаза у него были встревоженные и такие желтые!). Прерывисто вздохнув, он добавил. – Ждать больше нельзя.

Не мешкая, он схватил Бурлатный меч и, сунув его обратно в трехрогий колпак, нахлобучил колпак на голову. Бубенцы были слишком блестящими, а их звон, слишком веселый, болью отдавался у Кэт в ушах.

Джокер, стоя на коленях, взял ее на руки.

– Это невозможно! Не можете же вы нести ее всю дорогу! – закричала Мэри-Энн.

– Я смогу, уверяю вас, – отозвался он. Хор голосов, криков и возражений утонул в гуле земли, задрожавшей под ногами, в грохоте, с которым пол театрального фойе неожиданно стал рушиться. Вокруг них, под ними камни взрывались и взлетали вверх. Казалось, что они с Джокером оказались внутри круглой башни. С замиранием сердца Кэт смотрела, как окружавшие их стены фойе, лестница и люстра улетали куда-то вверх, все дальше и дальше. Они с Джокером стремительно опускались куда-то.

– Что это? – выдохнула она, уверенная, что все это ей мерещится в бреду. – Как…?

Джокер, сосредоточенно нахмурившись, посмотрел ей в глаза.

– Я – Рух Белой Королевы, – проронил он, словно это все объясняло. А потом шепотом добавил. – И прошу вас простить меня за это.

Джокер выпрямился и встал на ноги.

Здание театра, сотрясаясь, рушилось, а Кэт будто пронзили ногу раскаленной докрасна кочергой. Она закричала…

И проснулась, вся в слезах, не понимая, что с ней и где она. Голова кружилась, руки и ноги сводило. Вместо твердого пола фойе вокруг была мягкая прохладная трава. Облизнув губы, Кэт почувствовала на языке крупинки соли – это были высохшие слезы.

Кругом высились роскошные деревья, росли кусты. Пахло землей и травой, а еще чем-то сладким, вроде подогретой патоки или имбирных пряников.

Откуда-то доносилось поскрипывание веревки и скрежет ворота, как будто тянули ведро из колодца, но других звуков не было слышно. Ни птичьего пения, ни стрекотания кузнечиков и цикад, ни разговоров.

Кэт с трудом повернула голову и стала оглядываться, щуря спросонья глаза.

Она лежала на полянке – на щеке отпечатались остроконечные травинки. Кругом по-прежнему было тихо – в кронах деревьев не звенели птичьи голоса, даже легкий ветерок не шевелил полевых цветов. Там, в театре, уже наступил поздний вечер, а здесь свет был красно-золотым, будто время замерло между днем и ночью.

Сквозь ресницы Кэт заметила посреди поляны старый колодец, сложенный из покрытых мхом камней. У его подножия росла семейка тонконогих грибов. Рядом стоял Джокер. Его колпак лежал на краю колодца, рукава были засучены выше локтя, открывая темную полоску загара над перчатками. Кряхтя, он одной рукой понемногу выбирал веревку, другой медленно поднимал деревянную бадью. По тому, с какой натугой он тянул, было понятно, что или бадья очень тяжелая, или ворот старый и тугой, или Джокер очень устал.