Наоми Новик - Чаща

И презрительно вскинула глаза на нас, едва ли не качая головой — она словно говорила нам: «Глупцы!»

А в следующий миг королева рухнула на колени: голова ее, и все тело, и руки, и ноги — все затряслось, как у марионетки, если кукольник вдруг отпустит веревочки. Внезапно тело королевы Ханны охватило Сарканово пламя. Ее короткие золотые волосы вспыхнули дымным облаком, кожа почернела и пошла трещинами. Сквозь обугленную кожу проглядывали бледные блики. На миг я подумала: может, оно все-таки сработало может, Алошин меч положил конец бессмертию Лесной королевы.

Но из трещин клубами повалил бледно-белый дым — хлынул потоками и с ревом понесся мимо нас прочь, на волю: вот так же и Лесная королева бежала когда-то из тюрьмы. Меч Алоши пытался выпить ее до дна, ловил дымные струи, но они утекали слишком быстро, ускользая даже от жадной хватки меча. Солья прикрыл голову — туманный вихрь пронесся мимо него и вверх по лестнице. Одни белесые жгуты утянулись сквозь отдушину для воздуха, другие нырнули в погребальную камеру, взмыли вверх и просочились сквозь крохотную щель в крыше, совсем тонюсенькую — я такую в жизни бы не заметила. Кася накрыла детей своим телом; мы с Сарканом вжались в стену, запечатав ладонями рты. Дух Лесной королевы овеял нам кожу маслянистым ужасом порчи и теплой вонью перепрелых листьев и гнилья.

А затем дым исчез — исчезла и королева.

Опустевшее тело королевы Ханны тут же рассыпалось, точно прогоревшее до пепла бревно. Меч Алоши со стуком упал на пол. Мы остались одни; тишину нарушало только наше неровное дыхание. Все уцелевшие солдаты бежали; мертвых пожрали лозы и огонь, остались лишь призрачно-дымные очертания на белых мраморных стенах. Кася медленно приподнялась и села, дети жались к ней. Я рухнула на колени, дрожа от ужаса и отчаяния. Рядом со мной лежала раскрытая рука Марека. Лицо принца незряче глядело в потолок, а вокруг дымился обугленный камень и поблескивала расплавленная сталь.

Темное лезвие таяло в воздухе. Спустя мгновение не осталось ничего, кроме пустой рукояти. Меч Алоши исчерпал свою силу. Но Лесная королева выжила.

Мы вынесли детей из башни на утреннее солнце, неправдоподобно ярко сияющее над безмолвным прахом шести тысяч человек. Над трупами уже жужжали и густо роились мухи. Вороны стаями слетались на поживу; когда мы вышли, они вспорхнули и расселись на стенах, дожидаясь, чтобы мы убрались восвояси.

Проходя через подвальную кладовую, мы увидели барона: привалившись к стене очага, он незряче смотрел в никуда. Под ним уже натекла целая лужа крови. Рядом с ним лежал убитый солдат, крепко сжимая в руке неизрасходованную склянку с сонным эликсиром. Кася забрала ее у мертвеца, открыла и дала детям каждому по глотку, прежде чем выводить их из башни. Они и так насмотрелись лишнего.

Теперь она тащила на плечах обмякшего Сташека, Саркан нес свернувшуюся калачиком Маришу. Я ковыляла за ними; я была слишком опустошена, чтобы меня затошнило при виде трупов, да и слезы давно пересохли. Затрудненное дыхание по-прежнему отзывалось в груди болью. Солья шел рядом со мной и время от времени подавал мне руку, помогая перебраться через очередную груду закованных в доспехи мертвецов. Мы не брали его в плен. Солья сам последовал за нами из башни и теперь тащился рядом с озадаченным видом человека, который знает, что не спит, притом что все вокруг кажется жутким сном. Еще внизу, в подвале, он отдал Саркану остатки своего белоснежного плаща — закутать маленькую принцессу.

Башня грозила вот-вот обрушиться — но худо-бедно стояла. Пол главного зала усыпали осколки плит вперемежку с мертвыми корнями и пожухшими стеблями, местами обугленными, как и тело королевы, оставшееся лежать внизу. Несколько колонн обвалились полностью. В потолке зияла дыра, уводящая в библиотеку; в нее до половины провалился стул. Саркан напоследок посмотрел туда, наверх, — и мы направились к выходу, перелезая через каменные глыбы и завалы щебня.

Нам пришлось обойти по всей длине стены, воздвигнутой в качестве заслона от Марека. Мы брели по сводчатым проходам, и голоса древнего камня печально нашептывали мне свою повесть. Мы не встретили ни единой живой души, пока не добрались до заброшенного лагеря. Здесь хотя бы обнаружилось несколько солдат — они рылись в запасах продовольствия. Двое-трое вынырнули из шатра, таща в руках серебряные чаши, и, завидев нас, кинулись бежать. Да я бы охотно заплатила дюжину серебряных чаш, лишь бы услышать живой голос и поверить, что не все погибли. Но все уцелевшие либо удирали от нас куда глаза глядят, либо прятались за палатками и складами продовольствия и опасливо из-за них выглядывали. Мы стояли посреди безмолвного поля. Спустя мгновение я вспомнила:

— Пушкари!

Каменные изваяния лежали все там же, где их бросили, оттащив в сторону, — лежали, обратив на башню невидящие серые глаза. Большинство не так уж сильно и пострадали. Мы молча постояли над ними. Ни у одного из нас не хватало сил развеять заклинание. Наконец я потянулась к Саркану. Он переложил Маришу на другую руку и позволил мне завладеть его пальцами.

Вдвоем нам удалось собрать достаточно магии, чтобы снять заклятие. Солдаты заворочались, встрепенулись, освобождаясь от каменных оков, встряхнулись, вдруг ощутив, что вернулось и время, и дыхание. Некоторые недосчитались пальцев; там, где от истуканов откололся кусок-другой, остались шрамы точно оспины. Но это были закаленные в боях воины, умеющие управиться с пушками, которые ревели ужаснее любого заклинания. Они было опасливо отодвинулись от нас, но затем заметили Солью: уж его-то они узнали.

— Что прикажете, господин? — неуверенно спросил один из солдат.

Солья захлопал глазами — и столь же неуверенно оглянулся на нас.

Все вместе мы зашагали в Ольшанку. Над дорогой все еще висела пыль: слишком много народу по ней проехало и прошло вчера. Только вчера. Я пыталась об этом не думать: вчера шесть тысяч человек промаршировали по этой дороге — сегодня их уже нет. Они лежат мертвыми в траншеях, и в главном зале, и в подвале, и на длинных винтовых лестницах. В облаке пыли я словно различала их лица. Кто-то из ольшанцев заметил нас издалека. Борис выехал нам навстречу на телеге и подвез нас до города. Мы устроились на задке, раскачиваясь в такт колесам, точно мешки с зерном. Из всех песен о сражениях и войнах я готова была до бесконечности слушать только эту: скрип да цокот лошадиных копыт, словно барабанный бой. Все эти истории наверняка заканчивались одинаково: кто-то усталый возвращался домой с поля битвы, чудом избегнув смерти, — вот только эту последнюю часть отчего-то никто никогда не пел.