Александр Харламов - Игра отражений

И неожиданно протрезвел. Голова стала ясной, чистой, будто только что выпавший снег. Что я делаю? Зачем? Ведь я не изменяю отражению Светки, я сейчас изменяю настоящей моей жене, которая сейчас рядом с Вышицким, даже не предполагая, что это за человек и человек ли вообще! А вдруг у нее тоже с ним было? Мысли путались, но желание пропало напрочь. Янка все сразу поняла, высвободилась из моих объятий, откатилась в сторону, поправляя задравшейся халатик.

— Ян… — я сел на краешек, схватившись за голову. Было стыдно и перед ней, и перед настоящей реальной Светой!

— Ничего страшного, — улыбнулась она. В уголках ее глаз заблестели слезы, которые она смахнула уверенной рукой. Эта была снова Красовская — журналист от Бога, сильная и энергичная женщина, — я все понимаю…Ты ее слишком сильно любишь!

— Не ее, — я кивнул в сторону двери, будто за ней стояла та женщина, которую мы видели в кафе с другим мужчиной два часа назад, — я люблю ту…настоящую, реальную, которую полюбил много лет назад с расстояния в несколько десятков метров с первого взгляда и навсегда, ту которая ждала, которая верила, которая надеялась, которая умела и хотела мечтать, любить, дорожить, без которой я не могу представить свою жизнь.

— Ты ее очень любишь…ту реальную, — то ли спросила то ли сказала уже успокоившаяся Яна.

— Очень…И теперь, после всего я, наверное, понял это окончательно!

— Прости, — попросила она прощение, вставая.

— И ты, Ян, прости меня.

— Это все коньяк, просто коньяк… — вытирая слезы, прошептала она, выходя из комнаты.

А потом мы варили с Красовской пельмени. Она снова щебетала и шутила, словно ничего между нами не произошло или делала вид, что ей это безразлично. Когда часы пробили полночь, засобирались спать.

— Ты можешь спать на другой половине кровати, — предложила она, зевая.

— Да, спасибо, — согласился я, но так и не пошел к ней в спальню, просидев до утра на кухне, скуривая одну сигарету за другой, а из спальни слышались редкие всхлипы Красовской, затихшие лишь к утру, когда за замороженным инеем окном начал просыпаться рассвет, настоящий зимний рассвет с белым пушистым снегом, детворой на санках и невозмутимыми собачниками. Очередной день нашего расследования.

— Мне надо вернуться обратно… — прошептал я, заваривая в джезве ароматный крепкий кофе. — Надо вернуться назад, хотя бы ради Светланы!

Утром мы проснулись, как ни в чем не бывало. Я так и заснул за небольшим столиком на кухне, положив голову на скрещенные руки. Янка спала у себя в комнате и разбудила меня щелчком защелки в ванной комнате. Быстро попили кофейку и рванули на Майдан Свободы к университету Каразина, надеясь опять на импровизацию, которая последнее время нам не дурно удавалась, воспользовавшись услугами такси, благо деньги у меня еще оставались, и переходить в статус альфонса я не спешил.

Возле центрального входа огромного здания, украшенного массивными колонами и высокими синими елями толпились студенты. Кто-то курил за углом, наслаждаясь последними свободными минутами перед парами, кто-то живо обсуждал перипетии курсовых проектов и стремительно заходящей сессии, до которой, как известно, студенты живут весело и беззаботно.

Красовская с сомнением оглядела это вавилонское столпотворение и справедливо поинтересовалась:

— И как мы будем искать здесь Божену Калиновскую?

Никаких мыслей в голову не приходило, кроме самой простой и действенной. Ознакомится с расписанием филологического факультета, а там найти разговорчивого студента и…Идти в деканат не хотелось. Сразу начнутся лишние вопросы, заморочки, которых нам бы, как частным лицам хотелось бы избежать.

Мимо нас, пыхтя, промчался профессор в черной шляпе, стареньком, видавшем виды пальто и раздутым портфелем, из не до конца прикрытого края которого торчали учебники.

— Идем! — предложил я, так как больше никаких других идей у Янки все равно не было.

Толкнув тяжелые двери, мы вошли в огромный вестибюль, по размерам своим напоминающим половину стадиона Металлист. Справа, у гардероба толпились молодые девчонки, прихорашивающиеся у зеркала, на вахте, сдвинув очки на краешек носа, вязала старенькая бабушка вахтерша, которая помнила еще те времена, когда университет был не Каразина, а Максима Горького.

Куда идти в этом мельтешение и бесконечном броуновском движении, я понятия не имел, потому схватил ближайшего паренька за руку и умоляющим голосом поинтересовался расположением филологического факультета. Он путано начал объяснять, показывать, рассказывать, но в итоге с Красовской мы пошли наобум.

Деканат оказался на третьем этаже этого громадного здания, но мы по незнанию умудрились обойти почти все крыло, уже вымотавшись, заметили невзрачную вывеску с необходимым нам названием.

Божене Калиновской было двадцать полных лет, а потому я сделал вывод, что училась она на третьем курсе. Таких групп было всего две. Да…не пользуется нынче такая специальность у молодых абитуриентов популярностью. Сегодняшней молодежи интересны экономика, юриспруденция и прочие прибыльные науки, которые смогут научить зарабатывать деньги, а что может принести домой филолог кроме изящной словесности?

По расписанию у обоих групп была лекция по украинской литературе начала двадцатого — конца девятнадцатого века, то бишь Серебряный век. И пускай националисты спорят, кричат и ругаются, но литература и России, и Украины в этот период неразрывно связаны, потому как были они на тот момент единым государством, пусть и раздираемым внутренними противоречиями.

Нам несказанно повезло, что аудитория, в которой проходила лекция, была прямо возле вывешенного расписания. В кабинет прошел тот самый профессор, с которым мы буквально столкнулись на входе с набитым книжками стареньким коричневым портфелем. Он одел чеховское пенсне, сбросил на стул пальто, аккуратно примостил на край стола шляпу и углубился в планы лекции. Студенты явно не спешили. До начала пары было десять минут, а коридор пуст. Это и немудрено! Сам с ужасом вспоминаю каково было вставать к восьми.

Наконец, без трех минут восемь появился молодой паренек небольшого роста, хлипкого телосложения, как настоящим филологам и положено. На носу у него были некрасивые очки в крупной оправе, через плечо была перекинута сумка с учебниками. Янка, стоявшая дотоле молча, взвилась на месте, радостно мне сообщив, что это точно наш клиент. Легкой походкой от бедра, чтобы краешек кружевных чулков непременно выглядывал из-под мини-юбки, она приблизилась к очкарику и громко позвала:

— Молодой человек! Не могли бы вы мне помочь… — я усмехнулся, глядя, как будущий филолог, посмотрел для начала по сторонам, чтобы удостовериться, что такая красотка обращается именно к нему, потом справедливости ради уточнил, чуть заикающимся голосом: