Александр Харламов - Игра отражений

Паренек, явно заинтересованный близко расположенными голыми коленками Яны, сидящей на переднем сидении, попытался завезти ничего не значащий разговор, вполне обычный для ситуации таксист-пассажир, но мы были настолько озабочены судьбой Божены, а соответственно и моей, что все его вялые и робкие намеки проигнорировали. Обидевшись, водитель уткнулся в дорогу и больше с нами не пытался вести беседы о погоде и новой музыки.

Считая гулкие удары бешено колотящегося сердца, мы ворвались в Печенеги, пролетев заправку на въезде и старый, еще советский, дорожный указатель. Подпрыгивая на колдобинах, щедро рассыпанных по всему асфальту, проехали рынок, поселковую церковь и автовокзал. Немного погодя, уже перед самым поворотом на дамбу, таксист принял вправо и остановился.

— Улица Мира 2,— торжественно сообщил он, поворачиваясь ко мне, чтобы рассчитаться. Я, не глядя, сунул ему в потную ладошку несколько купюр и вместе с Яной выскочил, громко хлопнув дверью.

— Не холодильником хлопаете, пан! — проворчал он мне в след, но нам уже было все равно! Мы внимательно осматривали нужный нам дом, где проживал некто Руслан Олегович Олехно. На какую-то секунду показалось, что это все зря, эта бешеная погоня за Боженой, постоянный поиск по Харькову, что я навсегда останусь в этом Зазеркалье, с отражениями, со временем забуду привыкну к ним, забуду о реальных людях…Я задрожал от осознания мысли, что могу сломаться! Нет уж! Не дождется ни Вышицкий, ни Божена, ни кто-то еще!

Машина с визгом покрышек стартовала в обратном направлении, а в водительском окне мы еще успели заметить влюбленную в Яну физиономию таксиста. Я схватил девушку за руки и поволок в лес, ровными рядами вытянувшийся за огромным особняком. Красовская вскрикнула, но послушно поплелась следом. Место для наблюдения мы выбрали отличное. Вся нехилая усадьба этого Олехно была как на ладони. Улеглись под стройной сосенкой, вдыхая смолистый аромат деревьев.

— Испачкала из-за тебя, Дворкин, очередную юбку… — ворчливо заметила она, отряхивая налипшие иголки и комочки глинозема.

— Зато какой будет репортаж! — попытался пошутить я.

— Какой там репортаж, — отмахнулась Янка, — ты исчезнешь в своем зазеркалье, а мне никто не поверит. Редактор подумает, что Красовская умом тронулась… — в ее глазах я увидел безотчетную тоску и понятный мне блеск.

— Ян… — повернулся я к ней, попытавшись обнять. Я не хотел делать больно человеку, который сделал для меня столько, что непересчесть…

— Не надо, Саша, — она аккуратно высвободилась из моих рук, отодвинувшись на безопасное расстояние, — мы уже попробовали убить в себе тоску. Я по нормальному мужику, ты по любимой жене, которая оказалась даже не в другом городе, а в другой реальности. Ничего из этого не вышло…Смотри!

Она указал пальцами в огромный двор, куда в открытые ворота въезжал тот самый серебристый внедорожник. Краем глаза я отметил, что двор не из бедных. Вот и банька притулилась в углу, беседка с мангалом, хозпостройки, дом двухэтажный с широким крыльцом, витражные окна, но все это находилось в какой-то завершающейся стадии ремонта. Еще внутри усадьбы лежали штабелем стройматериалы, не убрана была тара, чтобы месить раствор, а ветер гонял по не до конца уложенным тротуарам обрывки бумаги и картонных коробок.

Из внедорожника вышли двое крепких парней в кожанках с бритыми затылками, в точь-точь привет из лихих девяностых. Именно такие типажи трясли ларечников и торгашей на рынке, выставляя грабительские проценты за непонятную и никому не нужную охрану. Один из них за вытащил через заднюю дверь отчаянно упирающуюся девушку. По черным волосам, заплетенным в косу, я легко опознал Божену Калиновскую.

— Кажется, у девочки серьезные неприятности… — заметила журналистка, не отрывая глаз от зрелища, разворачивающегося во дворе усадьбы Олехно.

— А ты говорила сюжета не будет, — процедил сквозь зубы я.

Из дома, накидывая на ходу тонкую ветровку, вышел седовласый мужик со стрижкой под ежик. Крепкие покатые плечи, греческие нос, четко очерченные скулы — легко выдавали в нем породу. Это был без сомнения главарь! Остальные лишь прислужники, мальчики на побегушках.

Один из крепышей подтолкнул Божену к крыльцу. Руки ее были связаны веревкой, она не удержала равновесие и упала на колени. Взмахнула руками, будто защищаясь, но седой главарь и не собирался ее бить. Он присел на корточки напротив нее, взяв девушку за подбородок, что-то начал ей терпеливо объяснять. Из-за большого расстояния слов разобрать было нельзя.

— Жалко ее…надо что-то предпринять! — жалобным голосом попросила Яна. Но что я мог сделать? Простой инженер Турбоатома? Пистолет неприятно холодил поясницу, будто намекая на свое использование. Вынул его, проигнорировав удивленный взгляд Красовской.

— Извини, но стрелять я буду только в крайнем случае, — поморщился, взвел курок, — ствол на меня, а если Божена не знает как вернуться обратно, то у меня могут быть проблемы.

— Я понимаю, — вздохнула Красовская, — но дурочку молоденькую жалко…

— Что я могу?! — чуть ли не взвыл я, глядя на происходящее.

Божена, видимо, ответила отрицательно на все предложения старика в ветровке, а потому он что-то отрывисто приказал своим крутолобым амбалам. Один из них рывком поднял Калиновскую и поволок к столу.

— Стреляй же! — зашептала мне горячо на ухо Яна, понимая, что сейчас случится, но мой палец замер на спусковом крючке. Лицо, будто окаменело. На лице не дрогнул ни один мускул. Я все слишком хорошо понимал и оценивал риски. Я был хорошим инженером, а не гладиатором. Справиться в одиночку со всеми бандитами мне ни за что не удастся, а вот выдать себя я могу запросто. Потому я и терпел, скрипя зубами, когда амбал грубо снимал с Божены узкие джинсы, рвал тонкое кружевное белье. Терпел, когда она кричала, брыкалась, царапалась, пытаясь вырваться. Терпел, когда острые коготки Яны, которая не могла вынести такое зрелище, впивались мне в руку.

— Стреляй же! — горячо зашептала она мне на ухо, но я молчал, держа амбала на прицеле. Крик Божены, донесшийся даже до места нашего наблюдения, звенящей болью стоял в ушах, но я терпел и так не спустил курок.

Минут через семь все закончилось. Амбал отвалился от девушки, которая так и осталась лежать на грубо сколоченном столе, разведя в сторону бесстыдно белевшие ноги.

Седой старик подошел к ней, что-то объяснил. А потом двое его помощников схватили Калиновскую и потащили куда-то прочь со двора в нашу сторону. Я отшатнулся, боясь, как бы нас не заметили, пригнул голову Яны.

— Они идут сюда, — одними губами прошептал своей сподвижнице.

В задней стене, казавшейся со стороны монолитной, обнаружилась дверца, через которую двое амбалов и главный вышли на тропинку, ведущую к водохранилищу. Божена еле плелась, постоянно понукаемая сильными тычками и оплеухами. Теперь, когда они приблизились, можно было различить ее приглушенные рыдания и усмешки рэкетиров.