Валентин Бердичевский - Школа колдунов

— Кто это? Ведь Мастер Тромм ушел, я сам видел, — шепчет ушастый, тот, что принес бумагу.

«Он у них за дежурного», — соображаю я.

Староста — «глаза и уши» поворачивается ко мне.

— Второй? — он кивает на потолок.

— Нет, нет! Он, наверное, уже превратился в ворону и улетел на болото…

Морквин подозрительно смотрит на меня, но тут слышится далекое воронье карканье, и я обрадованно говорю:

— Точно, он лучший ученик Оркмахи, а превращаться в ворону — его любимое занятие.

Школяры озадаченно стихают.

— Сейчас мы узнаем, в кого это он превратился! — взвинчиваясь, кричит староста. — Ишь ты, в ворону!.. С помощью магии я увижу, где он скрывается. И уж тогда…

— Но ведь Мастер Тромм не разрешает тревожить духов в его отсутствие, — доносится из-за стола.

— Заткнись, трус! Тебе никогда не научиться даже порчу наводить. Ты всю жизнь проходишь в учениках… Ну, кто пойдет со мной в комнату Мастера?!

Опустив головы, ученики внимательно изучают выскобленные добела половицы.

— Гадать собрался? — шепотом размышляют у меня над ухом. — На костях или на воске?

— На бобах, поди…

— Ах, так?! — Морквин не дождался добровольцев. — Что ж, сейчас вы увидите. Все вы увидите… — злобно шипит он. — Но знайте, я никому ничего не забываю… — И, старательно подражая тяжелой поступи Мастера, он выходит…

Шепот испуганно стихает. Кухню наполняет вязкая тишина. Лишь унылый нескончаемый дождь стучит с тоскливым упорством, точно заблудившийся путник в запертый дом. Несмотря на отсутствие окон, чувствуется приближение ночи, и настроение у всех заметно портится.

Через несколько минут «глаза и уши» возникает в дверном проеме. Перед собой на опасливо вытянутых руках он держит грубую кожаную сумку.

— Сумка Мастера! — и школяры впиваются в нее глазами. Белобрысый Морквин осторожно кладет ее на стол и шумно переводит дух, широким рукавом отирая с лица пот.

— Флорин и Норин! — приказывает он сидящим с края школярам, — живо к озеру за водой!

Не отрывая глаз от сумки, они пятятся в угол и, подняв небольшой деревянный жбан с крышкой, как-то тихо и незаметно исчезают. Морквин, полностью войдя в роль Мастера, — пародист поганый! — похоже скрипит:

— Умихмасс и вы двое, быстро вниз за треногами!

Еще трое покидают кухню, спускаясь в открытый люк.

— Тащите все семь! — кричит он им вслед, а потом вдруг поворачивается и вперивает свой водянистый взгляд прямо мне в глаза.

«До Мастера тебе, конечно, далеко», — думаю я.

Минуты две-три он упорно таращится, выкатив из орбит блекло-голубые глаза и, чтобы доставить ему удовольствие, я не отворачиваюсь. Что он еще придумал? Меня почему-то беспокоят треноги, за которыми он отправил этих… ну, тьфу ты, язык сломишь!

Наконец открывается дверь, и, пятясь, Флорин и Норин втаскивают жбан, сгибаясь под его тяжестью. Почти одновременно в открытом люке возникает лохматый затылок.

Вот и треноги! Умих, или как там его, с командой волокут семь тяжелых металлических треног, вроде тех, что используют фотографы, но с причудливо изогнутыми коваными ножками. Вместе с ними в кухню вползают душные запахи сушеных трав. Под мышками у школяров зажаты свертки, из которых выглядывают сухие стебельки.

— Травы не понадобятся, — напыжившись, цедит староста и вдруг выкрикивает: — Я вызову Покровителя Озера!

— Неужели решится? — у Шона отвисает челюсть. Мне становится как-то нехорошо. Только Покровителя здесь не хватает! Маг прыщавый…

— Подойди!

Приходится подчиняться.

— Ну?

Морквин, почти вплотную приблизивши ко мне лицо, выдыхает:

— Возьми треногу…

Эти трое сложили треноги в кучу у стола, а сами сидят теперь на своих местах и с плохо скрываемым любопытством лупятся на меня.

Ну и рожи! Я поднимаю одну из треног.

— Поставь сюда! — проникновенно говорит Морквин, указывая на одному ему известную точку в центре кухни.

— Ну поставил, если тебе так хочется.

— Теперь вторую! — голос его еще мягче, но от этого настроение у меня портится окончательно.

Я мельком взглядываю на Шона. Лицо у него, как мел. Он страдальчески морщится и, не отрываясь, смотрит на меня. Остальные сильно смахивают на зрителей, которые специально пришли в зоопарк к пяти часам. Обычно в это время там кормят хищников…

Вторую треногу я тоже устанавливаю точно на место, отмеченное старостой. В конце концов мы с ним расставляем все семь треног и, оглядев нашу совместную работу, я обнаруживаю, что располагаются они по двум строго перпендикулярным линиям, образующим собой неправильной формы крест. Потом староста сам, без моей помощи, устанавливает в центре его широкую деревянную подставку.

— Подать большой таз!

Флорин и Норин проворно исполняют приказ. Обо мне как будто забыли, и я потихоньку пытаюсь вернуться за стол.

— Куда?

Этот Морквин видит и затылком! Он грубо втаскивает меня за рукав в центр кухни и определяет рядом с деревянной подставкой, на которой сияет начищенный до блеска, но довольно неказистый и уж никак не большой, таз красной меди с гнутым по краям ободом.

— Не вздумай сойти с места, гаденыш!

Пожав плечами, я делаю вид, что разглядываю дальний угол подкопченного деревянного потолка. «Давай, давай. Видали мы таких чародеев».

Староста подходит к столу и, расстегнув сумку Мастера, несколько секунд всматривается в ее темное нутро, не решаясь сунуть туда руку. Наконец он вытаскивает толстую черную книгу вроде нашей «Черной магии», но только очень потрепанную. Кажется, ею здесь частенько пользуются. Чуть помедлив, он достает узкую бутылочку мутного пупырчатого стекла. На лице его снова выступил пот, он тяжело дышит и вдруг, сунув обе руки в сумку, молниеносно выхватывает отвратительное мохнатое ожерелье и, выпучив глаза от ужаса, накидывает его себе на шею! Пауки! Огромные, мохнатые — все ожерелье из них! Горящие факелы отражаются в остекленевших глазах засушенных тварей, и ожерелье само как будто источает красноватый свет.

— Воды!

Неразлучные Норин и Флорин — кто ж из них кто? — срываются с места и, мешая друг другу, волокут жбан с водой к медному тазу. Отпихнув меня локтями, они, усердно пыхтя, приподнимают жбан и опрокидывают его над тазом. Невольно отшатнувшись, я жду, что вода перельется через край, но с изумлением вижу, что воды в тазе меньше половины.

Что такое? Эти похожие, как близнецы, водоносы изображали здесь непосильный труд, потели и кряхтели, а воды-то чуть. Я уже готов предположить, что это жбан такой тяжелый, но они как ни в чем не бывало играючи относят его к стене. Ну, сачки! И тут меня посещает нелепая мысль. Я заглядываю в таз — вода в нем черная и отливает стылым, неподвижным блеском. Как смола застывшая. Пытаюсь чуть сдвинуть таз — свинцовая тяжесть.