Алекс Рауд - Сердце мира

Это было неудивительно - в предчувствии голодной зимы люди предпочитали беречь деньги. Ото всех, кто собрался в лавке, разговоры слышались только об одном - если такое происходит в городе, где ветра ограничивают высокие стены, что же творится в незащищенных деревнях? А в остальном Силане? Ведь в долине Нэндими бури благодаря близости к Шердаару всегда отличались мягкостью погоды, чего никак нельзя было сказать о равнинах, где расположились основные владения страны.

Оханье взрослых ненадолго прервал детский плач. Хныкала девочка лет трех с мокрыми волосами. Мать прижимала ее к себе, что-то печально шептала и гладила дочь по пухленькой ручке, на которой расцветали свежие синяки от градин.

- Тут бы самим эти бури пережить, а люди об урожае твердят, - сказала своему спутнику молодая женщина рядом с Ташем. - Такую погоду ни один урожай не выдержит.

Ее набухший от влаги платок съехал набок, открывая "рогатую" прическу, но слишком глубокий вырез и кричащая расцветка платья вряд ли могли принадлежать замужней даме. За талию ее фамильярно приобнимал щеголеватый парень. Судя по расшитым туфлям и серебряному кольцу, он был богаче, чем его вульгарно, но бедно одетая подруга. "Любовник", - определил Таш.

- Я о тебе позабочусь, - шепнул тот спутнице.

Женщина сразу зарделась, и пара начала ворковать друг с другом. Таш хмыкнул - точно такую же чушь на уши своим любовницам вешал Илартан. Девушки либо исчезали сами, когда понимали, что он предпочитает проматывать последние деньги на вино, либо бывший хозяин потом еще долго поскальзывался на помоях, как будто бы нечаянно разлитых прямо перед его домом.

Воспоминание об Илартане откликнулось глухой болью. Таш поморщился. Он-то думал, что обида давно угасла. Сколько времени прошло - несколько месяцев? Ничего, больше он не попадется на эту удочку. Больше никакой дружбы с аристократами. У тех, кто родился змеей, доброго сердца быть не может.

Таш отвлекся от влюбленной пары и перевел внимание на других двух людей, которые тоже стояли рядом и говорили достаточно громко. Это оказались те самые мужчины, которые заскочили в лавку следом. Вопреки ожиданиям господина, на товар они и не думали смотреть, вместо этого увлеченно обсуждая новости.

- Позавчера барон эс-Тар, сегодня Вирита эс-Наст, - возмущенно говорил один. - Так благородному человеку и на улицу нельзя будет выйти!

- А что случилось? - бесцеремонно влезла в беседу пожилая женщина.

Второй мужчина окинул ее оценивающим взглядом, решил, что она достойна ответа, и доверительно поделился:

- Только что дочь графа эс-Наста у ратуши закидали камнями. Объявили о новом повышении налогов - вы же слышали об этом? Нет? Так еще услышите. Сам глашатай сказал, что это решение графа. Тут же вылез Глас Города, пошли вопли "Долой кровопийц", в паланкин наследницы графа полетели булыжники из мостовой. Стража часть зачинщиков уже поймала и пообещала вздернуть сегодня же, но многие сбежали. И с ними Глас Города.

- Тьфу, Урдово отродье! - скривилась старуха. - Этого проклятого подстрекателя первым надо было ловить. От него все беды.

- Народ думает иначе, - тихо произнес первый мужчина. - На аристократов нападают уже средь бела дня, и все чаще. Да и не только народ так считает. Я был сегодня в ратуше и знаю, зачем приезжала госпожа эс-Наст. На ее отца совершено покушение в собственном доме. К счастью, граф отделался легким испугом. Говорят, убийцу подослал кто-то из высокопоставленных городских чиновников...

Нагнетая обстановку, он все понижал и понижал голос, так что собеседникам пришлось склонять головы к нему. Последние слова Таш едва расслышал и вдруг понял, что знать продолжение ему не хочется. Если там что-то важное, завтра об этом будут болтать все кому не лень.

И лучше бы это были известия о том, что Вирите одним из камней проломило голову.

По коже прошла дрожь. Таш зябко повел плечами, жалея, что нельзя переодеться в сухое, и заметил в дальнем углу, в тени, Заба. Писарь сидел на табуретке и пустыми глазами смотрел вдаль. Вощеная дощечка, которую в лавках использовали для быстрых подсчетов, чтобы не марать дорогую бумагу, застыла на коленях, а стило и вовсе валялось на полу.

Проскользнув между людьми, Таш направился к другу. Заб в последние дни стал непохож сам на себя, и наверняка дело было в татуировках. Вернее, в том, что ллитский мастер их убрал.

Он пришел на следующее же утро после того, как госпожа съездила в обитель. Заба привязали к постели веревками, словно к пыточному столу. При снятии татуировок Таш не присутствовал, но крики со второго этажа иногда доносились такие, будто писаря и правда пытали. Это продолжалось почти весь день. Ллит ушел в сумерках, а Иллис, которая уговорила госпожу побыть рядом с Забом, выползла из комнаты осунувшаяся и помятая. Потом девушка сказала, что если даже она чувствует себя раздавленной виноградиной, то как должно быть Забу, и представить страшно. Что он ощущает, Таш не знал, но выглядел друг в самом деле плохо. Ллит оставил его замотанным в бинты по самую макушку и предупредил, что раб сможет встать с постели в лучшем случае через декаду.

Повязки Заб содрал с себя уже на следующий день. На второй - стал ходить по дому. Он выздоравливал с такой неестественной скоростью, что проверявший его здоровье мастер-татуировщик обозвал Заба каким-то ллитским сказочным чудовищем и напрочь отказался к нему подходить.

С тех пор добродушного писаря будто подменили. Он забывал о работе, за которую прежде брался с рвением, скупо отвечал на ласки Иллис и чурался других людей, все больше времени проводя в одиночестве. Да и Урд с ней, с работой, Заб даже смотреть стал иначе и почти все время тяжело молчал. Таш отнесся к этому спокойно, но Иллис расстраивалась и ходила по дому как в воду опущенная. Ей с чего-то взбрело в голову, будто Заб вспомнил, что он женат. И хотя он все отрицал, а значит, это была чистая правда, на большинство других вопросов раб попросту не отвечал. Отнекивался тем, что память возвращается медленно и кусками, которые плохо составлялись друг с другом.

Это лишь подтверждало догадки Таша, что его друг шпион. А кто захочет в таком признаться? Хорошо еще, что он оказался не связан с хранителями, - это был один из первых вопросов, которые ему задали после снятия татуировок.

Благо хозяйка уехала, а господину было не до того, поэтому Заба никто особенно вопросами не доставал. Его просто обходили стороной, как и раньше. Пусто вокруг него было и сейчас. Наверное, посетители побаивались шрамов, а среди лавочников он так и не завел друзей.

Подошедшего Таша Заб не заметил. Он продолжал сидеть и смотреть куда-то вдаль. Шевелились только длинные пальцы, которые трогали корочку на левой щеке - там, где раньше на лицо поднимался иероглиф.