Юлия Рудышина - Кащеева наука

– Еще бы не хорошо, я как порядок наведу-то, то добре все будет… – послышался скрипучий голосок из-за столба резного, который высился посреди комнаты, изукрашенный росписью аляповатой. И тут же мой домовой вышел на свет белый. – Хозяйка, ты не забудь, этого дня тебе идти в тот терем, где Василиса собирает всех отроков, – будут наставники ваши там…

– А женка твоя где? – Я про наставников своих и думать боялась. Ну кто хороший может обучать черному чародейству? Колдовство, волхвование да заклинание умерших – вот куда меня Василиса после испытания Навью отправила. Говорила, мол, тот, кто смог царство мертвых пройти да живым вернуться, тому прямая дороженька к Кащею Бессмертному да Марье Моревне…

– К болоту пошла она, там у ней сестрица живет, не терпелось повидаться, – махнул рукой домовой куда-то в сторону. – Тебе хорошее дали место… тут под нами кладовая, чуть подале – людская. Голодной не будешь. Гарная одрина, гарная…

И улыбнулся хитро, поглядывая на узорчатый потолок – на синем фоне там цветы распускались, птицы белые летали. Вьюн обвивал окошки, да сухие метелки трав шелестели возле распахнутых настежь створок…

Я Кузьме пальцем-то погрозилась – неча, мол, и думать таскать еду.

– Иди подыши воздухом-то. – Домовой мне на плечи шаль накинул – легкую, пуховую, но я ее сняла, назад в сундук отправила, тепло еще, упарилась бы я в шали-то. Кузьма ее нашел среди той одежи, что отрокам выделялась, – заботилась Василиса, видать, о тех, кто в школу ее поступал. Много сорочек там, рубах красивых было – все из выбеленного льна, с узорами, алой нитью вьющимися, были в сундуке и поневы, и верхние рубахи, и запоны, которые чуть короче рубах да по бокам не сшиты, были там и пояса узорчатые – из тканей дивных, каменьями украшенные. Румяна, белила, краска для ресниц лежали в ларце невеликом – на это все я смотрела, нахмурясь. Не любила и не умела я всем этим пользоваться. Спрятала на дно сундука… Порадовал плащ шерстяной, темно-синего колеру, в таком и непогода не страшна. Тулупчик лисий тоже приглянулся – у меня таких мехов отродясь не бывало.

Верхнюю рубаху я выбрала беленую, присобранную у ворота и обшитую алой каймой, потому как простая она, без золотых узоров, без каменьев самоцветных. Носить ее нужно было с поясом – и отыскался среди подарков Василисы обычный алый поясок, тонкий, узенький.

Из окошка я увидела боярыню в дивной рубахе и поневе на шнуре, запона у боярыни была чуть покороче рубахи, а навершник – туника с коротким рукавом – золотой вышивкой сверкал и искрился. Павой плыла под яблоньками дева эта – лицо белое, румяное, брови широкие, вразлет – соболиные. Коса – что кулак мужицкий, толстая, жемчужной нитью перевита, косник серебрится вышивкой и камушками сверкает. По всему видать, благородных кровей…

К ней давешний знакомец подошел – Иван, который царским сыном назвался. Улыбчивый, златокудрый, в камзоле алом да сапогах высоких, казался он павлином, птицей заморскою, что окрасом дивным взор ласкает. Одно загляденье…

Да только загляденье это не про меня. Вот этой паве разрумяненной как раз такой жених и подходит – и по всему видать, нравится ей Иван. Глядит боярыня на него ласково, улыбается, но неприятное лицо у нее, с хитрецой лисьей.

Отвернулась я резко от окошка, отчего-то тоскливо стало. Решила прогуляться. И хотя сапожки алые в сундуке были, я, не глянув на них, в привычных онучах пошла – не боярыня, нечего тень на плетень наводить.

Прав Кузьма, пора пройтись, поглядеть на сад сказочный, чего киснуть в горенке-то?

Сад встретил меня шелестом листьев, ветром свежим, ароматами спелых яблок, налитых, краснобоких. Отроки школы прогуливались по узким тропинкам между старых деревьев, и видно было, что крестьянских сынов да дочерей среди них нет. И даже не в одеже дело – уже знала я, что в сундуках наших поневы, рубахи да камзолы дивные лежали, черевьи да шушки, туники заморские, – а в том, как держали себя девки да хлопцы. Горделивые да осанистые, поглядывали они друг на дружку пытливо, и взоры колкие были, ледяные.

Та пава, которую я в окошко видала, с видом царским рядом с Иваном не шла, а плыла лебедью белой. Он меня увидал, улыбнулся, поклонился, как боярыне какой, но тут же спутницей своей уведен был куда-то.

А мне и гулять перехотелось.

От домового своего, который успел с местными духами познакомиться, я еще раньше узнала, что один из наставников наших прямиком из Нави явился. Мол, согласился он с юными колдунами и ведьмами знаниями делиться с одним лишь условием: к концу каждой седьмой весны жребий будет брошен, и кому выпадет волчья ягода ядовитая – а она одна будет в холщовом мешочке среди шиповника, – тому и идти со злыднем в Навь.

Зачем – про то лишь ему известно.

Вот потому жаждущих научиться мертвяков воскрешать да с духами разговаривать не больно много было.

Царевич давешний, который все бахвалился умениями своими, пропал куда-то, после прогулки в саду я его ни разу не встречала. Но мы, видать, разным наукам будем обучаться, ему путь-дорожка к витязям и поляницам, боевой магией богатыри ведали, сказывали, у нас тоже волшбе этой уделят внимание, но все ж нечасто это будет. Отчего-то ждала я тех занятий, но признавать не хотела, что из-за Ивана это, не моего он полета птица, нечего и думать о нем.

Когда я подошла к дубовой резной двери, за которой ждал своих учеников Кащей Бессмертный, то увидела, что собралось отроков здесь чуть больше дюжины.

Я обвела тоскливым взглядом девчат в цветастых платьях – они спешили куда-то, держа в руках по охапке трав. Сладко запахло лугом, прогретым жарким солнцем, покосом, бересклетом и мятой, чуть горчила в воздухе полынь…

Я лишь вздохнула – и почему Василиса отправила меня изучать Навь проклятую? Как хорошо было бы спешить вместе с задорными девчонками-травницами к полям и лесам, что раскинулись за заборолом сказочной школы, как хорошо было бы радоваться солнечному дню, а не идти в морок и туман колдовской ночи.

Почему-то я была уверена, что в подклети этой, куда нас отправили, сыро и темно, пыльно дюже. Филины небось по углам сидят, ухают, глазищами хлопают, паутина с балок свисает, ставни закрыты… Хоть бы костей да черепов не было.

Но коль выбралась из Нави, пусть и не без помощи куколки волшебницы, то прямая дорога мне теперь в заклинатели мертвых. Так сказала Василиса Премудрая, а с ней, как я уже поняла, спорить тут не принято. Прозорливая она, сказывают – все знает, что будет, что было, и помогает ей в том яблочко наливное.

Говорят, садится она у окошка, за которым яблони медовыми соками истекают по осени, а по весне – белой пеной плещут, садится… и берет в руки блюдо, пускает по нему яблочко волшебное. Катится яблочко, а на блюде картинки появляются – главное, понять их правильно, разгадать. Потому и Премудрая она, что умеет суть видеть этих картинок. Другие, кто ни глядел, ничего не понимают в том блюде, даже смеялись – мол, врет все ваша Василиса, за нос дурачков водит. А наставница главная лишь бровью соболиной поведет, губки алые подожмет, да и дальше глядит в свое блюдо.