Юлия Рудышина - Кащеева наука

Василиса Премудрая, когда я ей рассказала про случай этот, хмурилась, долго в зеркало свое волшебное глядела, кончик косы теребя, а после и заявила, что идти Кащея спасать – мне да Ивану, царскому сыну. А про сердолик да притязания на него Марьины – ни словечка. Словно и не было того. Я напомнить и не решилась.

– Как только снега сойдут да деревья зазеленеют, так в путь и отправитесь, – сказала Василиса, а у меня все захолодало внутри.

– Но куда идти? И что я смогу?.. Да и Иван… неужто не видно, что пропадет он в дороге, слишком он…

И замолчала я, язык прикусив, вдруг поняв, отчего я от Ивана до сих пор бегаю – не только потому, что не пара я царевичу, но и потому, что слаб он. Духом слаб. Хотя тело у него богатырское, воля могучая, а вот сможет ли он меня из рук водяного царя вырвать, когда тот за мной придет, это еще вопрос. А явится рано или поздно нечисть, явится… Сможет ли Иван помочь мне родителей найти, если еще живы они в подводном царстве?.. Мне всегда хотелось, чтоб как за каменной стеной я была, чтобы защитить меня муж смог.

А Иван разве защитит? Его самого придется защищать – чарами он слабо владеет, даже огонь развести с помощью заклинания не может. Камень этот обережный не он ведь заговаривал, как я потом узнала, а царский колдун.

– Не печалься, – хитро улыбнулась Василиса, будто знала что-то, что мне нельзя еще рассказать. – В дороге вам куколка моя сподможет – да и без нее ты вряд ли путь в Навь найдешь.

В Навь?.. Я едва с лавки не сверзилась, изумленно на главную наставницу глядя. Зачем мне в моровое царство? Да и почему сама Василиса не пойдет?.. Коли смелая такая.

– Не могу я, – она мысли мои читала, – мое место сейчас здесь – защищать нужно юных волшебников, иначе царство наше, коль нападут на Зачарованный лес злые силы, останется без чародеев и витязей. Но кому-то нужно помочь Кащею… кому, как не той, в чьем сердце пробились ростки нежности к нему?

Глаза у Василисы – лисьи, с прищуром, будто все знает и ведает. Недаром Премудрой названа.

– Нет у меня никаких… ростков! – выпалила я, раскрасневшись.

– Смотри тогда… – и Василиса потеснилась на лавке своей, приглашая меня сесть рядом. Свет из окошка падал аккурат на зеркало – овальное, размером с две ладони, было оно вставлено в серебряную оправу, украшено жемчугами да кораллами.

Вначале я ничего не видела, лишь ловила взгляды наставницы, аромат ее – медовый, с горчинкой полынной да сладостью луговых летних цветов – кружил голову, и казалось мне, что нахожусь я на склонах холмов в разгар серпня, но вот качнулись тени в мире отражений, иллюзорном и призрачном, и увидела я терема богатые – хоромины, опоясанные галереями открытыми, высились в несколько ярусов, с крышами четырехскатными, а вокруг них сад раскинулся дивный. Росли там груши и яблони, вишни, сливы, еще какие-то невиданные прежде плоды висели на ветках деревьев – ярко-оранжевые, как будто солнышки небольшие.

Зеркало вело нас по саду тропинкой, выложенной песком и огороженной от клумб небольшими белыми камнями, и вслед за проводником невидимым взгляды наши с Василисой скользнули в одну из подклетей, а оттуда – в подпол. Ступени там были темные, временем изъеденные, паутина свисала с потолка, по стенам капельки влаги стекали, рисуя узоры по камню, из которого подземелье то сложено. Спускался наш проводник в отражении зеркальном, а Василиса шепнула:

– Запоминай, Аленушка, пригодится знание это. Терем этот в Нави моровой, как дойдете до подворья Кащеева, так и его самого отыщете.

Тут двери в подземелье распахнулись, и я с ужасом увидела висящего на толстых цепях наставника своего – истощенный, кости одни, обтянутые серой морщинистой кожей, висел он под потолком, и скалился в сумрак череп – вместо привычного мне бледного стариковского лица кости белели с провалами черными вместо глаз. Показалось на миг, что пустые глазницы на меня глядят, вернее, то, что внутри их, почувствовало, что не один он больше. Зажглись синие огоньки в этой тьме – прям в душу смотрит наставник. С мольбой. С любовью?.. Я отшатнулась.

Помочь просит. Спасти.

– Но если известно, где он, так и кто виноват, легко узнать! – крикнула я поспешно, словно пытаясь убедить Василису не отправлять меня в Навь, и в то же время понимаю – не смогу отказаться от ее просьбы.

– Легко, да нелегко… Скрывается от зеркала моего похититель. Девчата-красавицы да наставница ваша, Варвара, тоже там томятся, но в другом каком-то подземелье.

Все погасло, зеркало стало обычным – а у меня сердце в клетке ребер билось испуганной пичугой. Перед глазами стоял скелет, обтянутый тонкой пергаментной кожей, серой, как пепел. Жаль стало наставника до боли в груди – словно кто иголками сердце колет. Неужто права Василиса и есть у меня чувства какие-то к Кащею? Да нет, сама себя одернула, то лишь жалость!

– Так что, отправишься в Навь, чтобы спасти наставника? – прошелестел вкрадчиво голос Василисы, а глаза ее с прозеленью сощурены были, словно разглядела она мои боль да тоску.

– Отправлюсь, – тихо ответила я.

А к весне сны вернулись – те самые, жуткие, пропитанные запахом тины и болота, пропитанные грязью и илом, перегнившей палой листвой и дурманными цветами, которые росли у берега призрачной реки, окутанной туманом и прогорклым ароматом костров.

В этих снах озерницы с бледными, синюшными лицами тянули ко мне перепончатые руки с тонкими цепкими пальцами, что заканчивались острыми, как кинжалы, когтями.

В этих снах я снова тонула в проклятой реке, и боль сжигала мои легкие, вытесняя оттуда воздух и заполняя холодной весенней водой. И казалось, в ней растворена переклик-трава, огненная, злая, которая за ночь в могилу свести может, ежели ее в отвар бросить, а ежели в очаг – надышавшись дымом, человек сгорит от боли в груди.

…Но в самом начале нашего путешествия с Иваном сны едва не стали явью. Мы едва успели выйти за ворота, как я с ужасом вспомнила о том, что Зачарованный лес ограждает река и внутрь ее защитного кола я попала только благодаря обозу купеческому, и то страхов натерпелась. А как быть теперь?

Иван шел чуть впереди, неся заплечный мешок, в который нам сложили самое необходимое в дорогу, и – диво дивное! – Василиса даже выделила нам скатерть-самобранку, чтоб не пришлось тратить время на охоту али завертать на постой в села, что будут попадаться на пути.

Царевичу вся эта идея с вызволением Кащея сразу не понравилась, он злился и ерничал, ярился, кричал, что рад будет, ежели навий царь сгниет в своем плену, но Василиса смогла унять норов Ивана – чем уж она его уговорила, не знаю, разговаривали они при закрытых дверях. А в разум его смотреть я не решалась – вообще не любила я, когда открываются предо мною чужие память да мысли, ведь боль того человека тогда моею делается, тоска его меня глушит, его слезы по моим щекам текут. Можно и умереть в чужом видении… А можно заблудиться – да так, что всю жизнь будешь блукать призрачными дорогами чужих грез.