Юлия Рудышина - Кащеева наука

Потому я и сдерживала изо всех сил умение это проклятущее, за которое меня еще в родной деревне невзлюбили.

Пошел Иван со мной – и то ладно. Я старалась о Кащее не говорить, не хотелось споров да пререканий, и не в ревности было дело – не знал Иван, что меня повелитель Нави соблазнить пытался, – а в том, что мы, вместо того чтобы сестру его искать, идем татя освобождать.

Так он мне и сказал, едва за заборол чародейской школы ступили.

– Василиса сказывала, что коли освободим Кащея, так и девчата там же будут, – ответила я, поклонившись теремам высоким, что над верхушками елок золотились. Неизвестно, когда доведется вернуться – чуяло беду сердце, чуяло, что долго еще не увижу я своего домовика, кота черного приблудного, Василису Премудрую да других наставников. И тошно становилось от этого предчувствия.

– А вдруг не будут? – ощерился Иван.

Вообще, он изменился в последнее время – видать, за сестру больно переживал, потому я старалась раны его не бередить.

Вот и шли молча, пока к реке не добрались.

Земля оковы снежные давно скинула, зеленью уже покрылась свежей, на березе сережки висели, и резные листики солнце поймать пытались, верба покрылась желтым цветом, который кое-где сменился пушистыми почками, а елки старую хвою всю скинули, и мягко пружинила она под ногами. Пролески выпускали синие стрелы цветов, и запах весны несся просторами Зачарованного леса.

Река чернела в туманной дымке – опасная и непредсказуемая.

Я осторожно шагнула по валежнику, ища глазами мост. Но его не было. Неужто вброд переходить?

– Боишься? – спросил Иван, приостановившись, меня поджидая.

Куколка на его плече сидела, в новом платье из блескучего шелку заморского, вышитого золотом да серебром, волосы ее соломенные платок цветастый покрывал, и глазенки Гони хитро сощурились в этот миг, словно она что-то задумала.

– Аленка, да ты воды боишься? – и смеется, схватившись за Ивановы волосы.

Он поморщился – видать, больно дернула.

– Ежели и боюсь, так то мое дело, – буркнула я, словно угрюмое настроение царевича и мне передалось.

– Утопнешь, мне головой отвечать, – посерьезнела Гоня, спрыгивая на землю. – Мостов тут нет, сразу говорю, это Василиса задумала, чтоб нечисть без ее на то позволения не могла за заборол школы попасть, оно ж известно, что мертвяки да навьи, упыри да черти не могут текучую воду перейти.

И тут Гоня покосилась на меня с ухмылкой. Иван лишь фыркнул, поняв, куда она клонит. Потом достал что-то из котомки своей, траву сухую вроде, на меня бросил, и горечью полынной понесло.

– Не чертовка она, гляди, не боится! – хохочет.

А я и рада, что он развеселился. Только реку все равно перейти надобно.

– Вань, а у тебя там полыни много еще? – спросила я его, прищурившись. Русалки да озерницы травы этой пуще всего боятся.

– Несколько веточек, – он их достал и тут же начал к моей одежде привязывать, за пазуху кинул листиков колких, в пояс закрутил, в косу вплел, за ухо сунул.

Понятливый.

А сам глядит на меня потемневшими глазами, и сердце слышно как колотится.

– Ну, айда? – Гоня, как по стволу, по ноге Ивана забралась, повисла на его руке, как на качелях, этим все и испортила.

Царевич недовольно на нее посмотрел, отпуская мою руку.

– Айда… – тихо ответила я. Ох, весело мне с ними будет, дала Василиса попутчиков!

А куколка Ивану строго кулачком погрозила – не балуй, мол!

С Иваном в пути тяжело мне было – что и говорить, царский сын, к походам не приучен, баловали его няньки да мамки. Ни костра разжечь толкового, ни похлебку приготовить, хорошо, у нас скатерть-самобранка была. Он же словно назло все делал – то поганок в лесу набрал, едва не отравились, когда грибочков лесных захотелось. Хорошо, что спутница наша, куколка Василисина, заметила, что именно царевич в котелок кидает. То давеча тень свою кормить пытался, чтоб отстала – мол, не нравится ему, что приклеилась, якобы морок через нее следом идет, то реку солил – зачем, так и не добились.

Но все его глупости в прошлом службу служили ему хорошую – это мне еще наставница Василиса сказывала, когда навязывала Ивана в спутники. Недаром говорят – дуракам счастье. И Сивку-Бурку он когда-то получил, и меч-кладенец для отца-царя нашел, и дудочку волшебную… А все потому, что не жадный был да не злой, а мастер песни петь да загадки загадывать. Все у него легко да ладно – как такому Жар-птицу не поймать? Поймает. Он давно о ней грезит – говорит, красива она, будто солнышко ясное.

И птицу отыщет, и царевну свою найдет.

От этой мысли – про царевну – отчего-то тоскливо становилось. Я девка простая, деревенская, и ростом не вышла, и телом тщедушная, да еще бледная, что мара полуночная. Поначалу выть хотелось от заносчивости царевича, а теперь, когда он меня очаровать пытался, и того хуже стало – и ведь не скроешься от него в своей горнице, все время на виду.

Путь нам неблизкий выдался – в самую Моровую топь, к границе загробного мира. Там речка Смородина текла, там ворота в иной мир – и там, как Василиса Премудрая сказала, сестрица ее старшая живет. Приграничьем места те зовутся.

Если бы не Гоня – кукла наставницы, – так уже заплутали бы, клубок волшебный Иван на третий день ухитрился где-то потерять, а тропинки стоголовым змием разрастались – поди пойми, какая верная, а по какой кружить на одном месте. Зачарованный лес, одним словом.

И все у нас уже начало ладиться – к готовке я Ивана больше не подпускала, – как попался нам на пути колодец. Он торчал из травы, словно зуб старой ведьмы, а на его краю деревянное ведерко расписное синело – васильки да пичужки какие-то. Царевич туда, к ведерку этому, а кукла в крик:

– Не пей ты гадость эту, проклята в нем вода!

– Козленочком стану? – улыбнулся тот, но от колодца отступил.

– Кто его знает? Но я черное колдовство за версту чую. Неладно тут что-то, а что – не пойму. Переночуем на соседней прогалине – там как раз навес из ветвей хороший, коли дождь пойдет, не намокнете.

– Но у нас вода на исходе, – напомнила я, – может, дальше пойдем, вдруг ручей попадется.

Оглянулась опасливо – все казалось, что из-за плеча кто-то наблюдает за нами. Странное чувство, пугающее.

– Дождевой наберем али квас пить будем – скатёрочка сподможет! – Куколка целеустремленно направилась к негустым зарослям хмеля, что стеной высились, – за ними вроде как поляна виднелась.

Мы с Иваном следом.

Едва разместились да с костром управились, уже и стемнело. Сумерки плеснулись волной из оврагов, поднялись к алеющим небесам, заливая их мутной синью. Тревога не уходила, как я ни пыталась забыть о ней да отвлечься – царевич как раз о заморской поездке своей рассказывал, про чужие обычаи дивные. Остатки утки, которую утром в глине запекали, доели быстро, да и спать легли, чтобы встать пораньше – дождик мелкий уже шелестел по листьям, и под эти звуки хорошо будет отдыхать. Хорошо, что полог ветвей над нами густой, словно крыша, не промокнем небось. А ежели сильный ливень хлынет, так рядом ель огромная, у ее ствола можно будет переждать.