Джон Толкин - Избранные произведения. Том III

Дядька-Ива, услыхав это его слово,
Бомбадила отпустил, запер дом и снова
Закряхтел, забормотал, глядя сон древесный.
Вдоль Ветлянки Том пошел — день-то был чудесный! —

А потом в лесу сидел, слушал по привычке,
Как свистят, свиристят, чирикают птички;
Над ним бабочки кружились, крыльями играя,
Но под вечер встала туча с западного края.

Том спешит! Закрапал дождь, по воде текучей
Побежали круги, ветер вместе с тучей
Налетел, зашумел, и с листвы на темя
Брызнуло. В нору нырнул — самое время!

А Барсук, белый лоб, — нора-то барсучья! —
Барсучиха, черноглазка, и детишек куча
Понарыли ходов под холмом и Тома
Хвать за плащ — поволокли в глубь темного дома.

«Ох-ох, Том Бомбадил! — в самом дальнем зале
Вкруг него они уселись и забормотали. —
Влез ты чрез парадный ход к барсучьему роду.
Только выхода там нет назад, на свободу».

«Слышь-ка, старый друг Барсук, брось-ка эти шутки!
Недосуг мне тут гостить. Нету ни минутки.
Черным ходом проводи, где шиповник белый.
Почисть когти, вытри нос. Я сказал — ты сделай!
Чур-чура, спи-усни на своей соломе.
Ива спит и Золотинка — каждый в своем доме».

Тут сказали барсуки: «Просим прощенья!» —
Проводили Тома в сад, прочь из помещенья,
В страхе двери затворили и на всякий случай
Все землею завалили — спит народ барсучий.

Дождь прошел, почти стемнело, небо стало звездно.
Погулял — пора домой, хоть еще не поздно!
Том веселый, Бомбадил, дверь открыл, окошко,
Засветил на кухне лампу — налетела мошка;
За окном, видит он, полумрак сгустился,
Звезды — ярче, юный месяц долу опустился.

Тьма ночная над Холмом. Со свечой шандальной
Том — наверх, скрипят ступеньки; вот он возле спальной.
«О-хо-хо, Том Бомбадил! Я пришел из мрака!
Я за дверью. Я тебя изловил, однако!

Ты и думать позабыл о кургане давнем,
Об Умертвии с вершины, обрамленной камнем.
А он вырвался на волю! И вот ждет могила
Хладного и бледного Тома Бомбадила».

«Чур меня! Сгинь навек! Прочь, исчадье ночи!
Прочь, загробный хохотун, огненные очи!
Воротись на курган, на каменное ложе,
Спи-усни! Спит Золотинка, Дядька-Ива тоже,
И барсучий спит народец у себя в деревне.
Вернись к золоту в подземье и к печали древней!»

Тут Умертвий — из окна, распахнувши ставни,
Через двор и над стеной на курган тот давний,
За ограду из камней, в темный склеп обратно,
Дребезжа костями, мчится, воя неприятно.

Старина Том Бомбадил на своей перинке
Глубже спал, чем Дядька-Ива, слаще Золотинки
И уютней, чем барсук иль Умертвий вечный,
А храпел он, между прочим, будто мех кузнечный.

С первым светом, как скворец, он запел, свистая:
«Дерри-дол, мерри-дол, приди, дорогая!»
Он надел штаны и шляпу, выглянул в оконце.
Шляпа — дрянь, зато с пером, а в оконце — солнце.

Мудрый Том Бомбадил был не без хитринки,
Куртка синяя на нем, желтые ботинки,
Где хотел, там и гулял — по лесной полянке,
По холмам, по долам или вдоль Ветлянки,

Или в легком челноке по реке средь лилий, —
И везде его ловили, да не изловили.
Сам же Том поймал в куге дочь Водяницы:
Дева пела песнь воды, ей внимали птицы.

Хвать ее, не отпускает! Сердце в ней трепещет,
Цапли — в крик, ондатра — шмыг, куга воду хлещет.
И сказал Том Бомбадил: «Вот моя невеста!
В моем доме под Холмом — там твое место,
За столом, где белый хлеб, желтый мед и масло,
Розы все окно увили, стену всю и прясла.
Не войдете ли в мой дом? Замуж не хотите ль?
В бочаге какого мужа вам найдет родитель?»

Том веселый, Бомбадил, на свадебной пирушке
Шляпу снял — из мотыльков венчик на макушке,
А невестин венок — ирис, незабудки,
Платье — зелень с серебром. Скворочьи побудки
Том свистел, гудел пчелой, поспевал за скрипкой,
Горделиво обнимая стан невесты гибкой.

В доме всюду свет, а в спальне — белые простынки;
Под медовою луной пляшет по старинке
Род барсучий, а на страже до утра, до солнца —
Дядька-Ива, паветью брякает в оконце;
Водяница же вздыхает в камышах в тумане,
Слыша, как Умертвий плачет у себя в кургане.

Том веселый, Бомбадил, спал, не знал о том он,
Что всю ночь был стук и бряк, топот ног и гомон,
А на зорьке встал, запел, как скворец, свистая:
«Дерри-дол, мерри-дол, моя дорогая!»
На крыльце лозу строгал — будет корзинка,
Пока волосы златые чешет Золотинка.

Старый год побурел, ветер дул с Норд-Веста,
Том поймал сухой листок, сорванный с места.
«Ветерок его принес — хорошая примета!
День счастливый — для чего же дожидаться лета?
Поплыву наугад, починивши лодку,
По Ветлянке вниз, на запад, — это мне в охотку!»

Села птаха на сучок: «Вижу, вижу Тома!
Знаю, знаю, куда собрался из дома.
Хочешь, хочешь я снесу туда весть о госте?»

«Я тебя поймаю — съем, обглодаю кости,
Коли станешь разносить сплетни да вести!
А коль скажешь Дядьке-Иве, я тебя на месте
Испеку, сварю, зажарю! Помолчи-ка, птаха!»

Птаха — порх, задравши хвост, и пищит без страха:
«На, лови, лови меня! Я же не простушка —
Лишь ему одному просвищу на ушко:
На закате, мол, встречай, где Сход и горушка.
Поспеши, мол, поспеши! Будет пирушка!»

Хмыкнул Том: «А может быть, мне туда и надо?
Ведь куда бы ни приплыть — мне туда и надо!»
Залатал свою лодчонку — не в дырявой плавать! —
Из кустов и камышей вывел ее в заводь,
И — вниз по реке. Пел он: «Силли-сэлли,
Где, Ветлянка, твои бочаги и мели?»

«Эй, Том Бомбадил! Ты куда? Куда ты
На скорлупке доплывешь с помощью лопаты?»

«К Брендивину, может быть, — там, быть может, ныне
Ждут меня мои друзья и огонь в камине

На Сенном конце. Они — народ-невеличка,
К ним, быть может, доплыву, синяя птичка».

«Передай привет родне, принеси мне вести,
Как там рыба, много ль есть и в котором месте?»

«Не сегодня, — Том в ответ. — Я ведь по теченью
Просто так себе плыву — не по порученью».

«Чив-чив! Дерзкий Том! На корягу, глянь-ка,
Налетит твоя лохань — будет тебе банька!»

«Что ты, Синий Рыбоглот, разболтался?
Лучше свои перышки почисть косточкой щучьей!
Ты на ветке — франт нарядный, дома — замарашка,
В доме — грязь, а на груди — алая рубашка!
Говорят, вы, зимородки, по небу летали,
Ветер думали поймать. Ну и как, поймали?»