Джон Толкин - Избранные произведения. Том III

Зимородок-рыболов клюв захлопнул, Тому
Дал дорогу, а сам — фью! — и помчался к дому,
Уронив перо синё — синей самоцвета.
Том поймал перо, сказал: «Добрая примета!
Его в шляпу мы воткнем, старое кинем, —
Было белое перо, стало оно синим!»

Вдруг вокруг водоворот, из водоворота —
Пузыри! Том хлоп веслом и задел кого-то.

«Фу, Том Бомбадил! Ты чего дерешься?
Вот я лодку-то пырну — враз перевернешься!»

«Что? Да я тебя, Усатый, оседлаю с ходу,
Чтобы ты не баламутил чистую воду!»

«Фу! А я отца и мать позову, и брата,
И сестрицу! Я скажу: гляньте-ка, ребята,
Спятил Том Бомбадил, он сидит в лоханке
Враскорячку и гребет вниз по Ветлянке!»

«Тебя, выдра, выдрать мало! Пропадешь ты сдуру,
А Умертвии твою выделают шкуру,
Мать родная не узнает — разве по усищам!
Не дерзи! Уж на тебя мы управу сыщем!»

«Ух!» — сказал выдрин сын и нырнул в середку,
Окативши Бомбадила, раскачавши лодку,
А потом на бережок лег, лежебока,
А уж песня Бомбадила — далеко, далёко.

Там, где Эльфов островок, старый Лебедь злобно
Выгнул шею, зашипел, тут, мол, неподобно
Плавать всяким. Том смеется: «Ах ты, краснолапый!
Подари-ка мне перо новое для шляпы!
У тебя, у старого, шея — просто диво,
А из клюва только шип! Это некрасиво!
Погоди, король вернется, хвать тебя за горло —
И прочистит, чтобы спесь из тебя не перла!»
Лебедь крылья распустил — и вниз по Ветлянке,
Том вдогонку за ним на своей лоханке.

До Запруды на пути — буруны, стремнина,
Всем известно это место возле Брендивина:
Крутит, вертит меж камней, как на речке горной,
Словно пробку — так до самой Городьбы Отпорной!

«Эй! Глядите, Лесовик, Том с брадатой рожей! —
Весь Сенной Конец хохочет, брередонцы тоже. —
Стой, Том, а не то мы стрелой ошпарим!
Ни лесному тут народу, ни курганным тварям
Нет пути за Брендивин — ни плоту, ни лодке!»

«Кыш, вы, толстопузые! Не дерите глотки!
Видел я, как хоббиты прячутся в норки,
Испугавшись барсука, а барсук — не орки!
Вы же тени собственной трусите, ребятки.
Орков я нашлю на вас — засверкают пятки!»

«Бородой не подавись, орков призывая!
В шляпе стрелы посчитай — первая, вторая,
Третья! То-то! Коль за пивом ты плывешь в лодчонке,
Знай: в Забрендии малы для тебя бочонки!»

«Брендивин широк, глубок — на моей-то лодке
Мне, пожалуй, не доплыть даже до середки.
Переправьте меня. Вам же за это
Пожелаю доброй ночи, а потом — рассвета».

Заалел Брендивин, солнце катит низом,
Закатилось за холмы, Брендивин стал сизым.
Никого на берегу нет, ни у Причала,
Ни на тракте. Том сказал: «Веселое начало!»
Он потопал по дороге. Сумерки сгустились.
В Камышах, впереди, огни засветились.
«Эй, ты кто?» Лошадки стали, не скрипят колеса.
Том идет, не отвечает на его вопросы.

«Эй! Ты что, из Заболони? Вор? Или бродяга?
Чего ищешь, и откуда у тебя, бедняга,
В шляпе стрелы? Воровство боком вышло, что ли?
Эй! Иди сюда, поведай о своей недоле.
Эль у хоббитов хорош! Только ты без денег
Не получишь ничего, коль молчишь, бездельник!»

«Ладно, ладно, грязнопятый! Опоздал, не встретил,
Да еще бранится! — Том ему ответил. —
Ты, Бирюк, бурдюк с одышкой, ты, пивная кадка,
Тебя ноги не несут — так везет лошадка!
Повезло, что нищий мирный! Дело-то за малым:
Прочь с колес, тряси жирами, топай пешедралом!
Эй, подвинься! За тобой будет кружка пива —
Не признать меня, хоть ночью, это неучтиво!»

И поехали, смеются, мимо деревни —
Хотя пивом их манил аромат харчевни —
И свернули к Бирюку, а дорога тряска —
Тут уж Тома растрясла на колесах пляска.
В небе звезды. В окнах свет. А на кухне ждал их
Очага огонь трескучий, гостей запоздалых.

Бирючата-сыновья поклонились, дочки
Книксен сделали, жена с пивом из бочки
Уже кружки несет. Пили, ели, пели.
Сам Бирюк пустился в пляс — при его-то теле!
Выпив кружку, Том — вприсядку, по-моряцки, лихо,
Дочки — чинно, ручейком; смеется Бирючиха.

Спать легли: кому — солома, а кому — перина.
Том толкует с Шерстолапым, сидя у камина,
О вестях с Пригорков, новостях о Башне,
Про овсы, про ячмени, про пажити и пашни,
Кто где был, куда ходил, пеший или конный,
Что деревья нашептали, ветер заоконный,
О Высоких Стражах там, возле Брода, или
О Тенях, что у границы в этот год бродили.

Наконец Бирюк уснул, пледом укрытый.
А с рассветом Том исчез, как сон полузабытый,
Чуть веселый, чуть печальный и немного в руку;
Дверь открылась и закрылась — ни бряку, ни стуку,
Ливень смыл его следы возле причала,
Ни его шагов, ни песен будто не звучало.

У Отпорной Городьбы лодку-лоханку
Три дня видели. Потом уплыла в Ветлянку.
Будто некий хоббит видел ночью, говорят, там
Ее выдры волокли, вверх по перекатам.

Там, где Эльфов островок, Старый Лебедь встретил,
За бечевку потащил, важен и светел,
Выдры плыли по бокам, чтобы ненароком
За корягу Дядьки-Ивы не задела боком.
Зимородок на корме, а птаха на банке —
Так ее и волокли вверх по Ветлянке
До стоянки. Тут сказал выдрин сын:
«Смогли бы Дураки ходить без ног или плавать рыбы,
Не имея плавников? Весла где, разини?»
У Отпорной Городьбы Тома ждут доныне.

Жил-был веселый скороход —
И пешеход, и мореход,
Решил он с вестью по реке
В кораблике поплыть, и вот
Он погрузил провизию
В ладью свою из лопуха:
Взял мандарин с овсянкой он
И кардамон для запаха.

Он ветры звал приятные,
Попутные, чтобы несли
Его за трижды девять вод, —
И вот приплыл на край земли.
Там он один среди равнин,
Где Деррилин издалека
По камушкам-камениям
Течением течет река,
И обитают Призраки

У той реки ужасные.
Устал ходить он вдоль реки
На поиски напрасные.
И сел на свежем воздухе
Для роздыха, забыв дела,
Пел песни бабочке одной,
Чтобы женой ему была.
Она же прочь отпрянула
И глянула с презрением.
Учиться стал он всяческим
Магическим умениям.

И сделал сеть воздушную,
Бездушную, чтобы поймать,
И крылышки из перышка
Воробушка, чтобы летать.
Волшебной паутиною
Невинную поймал гонец,
Воздвигнул без усилия
Из лилии шатер-дворец,
Фату накинул брачную
Прозрачную, как лунный свет,
Поставил ложе… Но твердит
Она сердито: «Нет-нет-нет!»

Ей дарит он сокровище.
«Ну вот еще! Какая чушь!» —
Ругается красавица,
Не нравится ей этот муж.
Тогда он опечалился,
Отправился он поутру
На крылышках из перышка
Воробушка да по ветру.