Бернард Корнуэлл - Экскалибур

– Да погоди ты, нытик несчастный, – оборвал я его, наклонился и забрал копье у одного из спящих стражников. – Что за чары ты на них наложил? – полюбопытствовал я у барда.

– Чтобы усыпить пьяных, чары не нужны, – отвечал он, – а караульных я опоил настойкой мандрагорова корня.

– Подождите меня здесь, – велел я.

– Дерфель! Нам надо торопиться! – встревоженно зашипел Сэнсам.

– Подождешь, епископ, не развалишься, – фыркнул я, скользнул в туман и направился туда, где смутно просматривалось зарево самых больших костров. Костры эти горели в недостроенной церкви, что представляла собою всего-то-навсего несколько фрагментов недостроенных бревенчатых стен с глубокими зазорами между стволами. Внутри тут и там вповалку лежали спящие; кое-кто просыпался и сонно озирался по сторонам, точно сбрасывая с себя чары. Промеж спящих бродили псы, вынюхивая съестное, и ненароком будили все новых воинов. Меня, впрочем, никто не узнавал. Для этих людей я был всего лишь одним из копейщиков, расхаживающих в ночи.

Амхара я обнаружил у костра. Он спал с открытым ртом – так он и умер. Я ткнул копьем ему в рот, дождался, чтобы спящий открыл глаза и душа его узнала меня, и тогда, убедившись, что Амхар понял, кто перед ним, я надавил на копье, и проткнул ему шею и позвоночник, и пригвоздил его к земле. Амхар дернулся и затих; последнее, что душа его видела на земле, было моей улыбкой. Я нагнулся, снял с его пояса сплетенную из бороды веревку, отстегнул Хьюэлбейн и вышел из церкви. Мне хотелось поискать Мордреда и Лохольта, но к тому времени проснулись слишком многие, и кто-то меня окликнул, спрашивая, кто я такой; так что я поспешил уйти в туманный полумрак и быстро зашагал вверх по холму туда, где дожидались Талиесин с Сэнсамом.

– Уходить пора! – заныл Сэнсам.

– Я оставил уздечки под крепостной стеной, господин, – сообщил Талиесин.

– Обо всем-то ты позаботился, – восхитился я. Я замешкался только для того, чтобы бросить остатки моей бороды в костерок, согревавший моих стражей; убедившись, что последняя прядь сгорела дотла, я последовал за Талиесином к северным укреплениям. Он отыскал в тени две уздечки, мы вскарабкались на помост для упражнений и там, под покровом тумана, незамеченными перебрались через стену и спрыгнули наземь. Пелена белесого марева обрывалась на полпути вниз, и мы заторопились в луга, куда отводили на ночь большинство Мордредовых лошадей. Талиесин разбудил двух, ласково погладив их по носу и напев что-то им в уши, и кони спокойно позволили взнуздать себя.

– Ты без седла обойдешься, господин? – спросил он.

– Нынче ночью я и без коня обойдусь в случае чего.

– А как же я? – воззвал Сэнсам, едва я взгромоздился верхом.

Я глянул на него сверху вниз. Меня мучило искушение оставить его на лугу: всю свою жизнь епископ был вероломным предателем, и продлевать его бытие я отнюдь не стремился. Однако в ту ночь Сэнсам мог оказаться нам полезен, так что я нагнулся и втянул его на коня позади себя.

– Стоило бы бросить тебя здесь, епископ, – промолвил я, пока он устраивался поудобнее.

Сэнсам ничего не ответил, лишь покрепче обхватил меня за пояс. Талиесин повел вторую лошадь к калитке.

– Мерлин рассказал тебе, что делать дальше? – спросил я барда, посылая коня в открытый проем.

– Нет, господин, но мудрость подсказывает, что надо ехать к побережью и там отыскать лодку. И стоит поторопиться, господин. Очень скоро Мордредовы люди проснутся, а как только обнаружат, что ты исчез, вышлют погоню. – И Талиесин, воспользовавшись калиткой в качестве опоры, взобрался на лошадь.

– Что же нам делать? – запаниковал Сэнсам, судорожно вцепляясь в меня.

– Как насчет убить тебя? – предположил я. – Так мы с Талиесином поскачем куда быстрее.

– Нет, господин, нет! Пожалуйста, не надо!

Талиесин глянул вверх, на затянутые туманом звезды.

– Поскачем на запад? – предложил он.

– Я знаю, куда нам податься, – объявил я и направил коня к тропе, уводящей в Линдинис.

– Куда же? – насторожился Сэнсам.

– Повидаться с твоей супругой, епископ, – отозвался я, – с твоей ненаглядной супругой.

Моргана оставалась нашей последней надеждой: вот поэтому я и сохранил жизнь Сэнсаму той ночью. Мне она, скорее всего, помогать не стала бы, Талиесину плюнула бы в лицо – а ради Сэнсама она горы свернет.

И мы поскакали в Инис-Видрин.

Моргану мы разбудили, так что к дверям она вышла в прескверном настроении или, скажем так, в худшем, нежели обычно. Меня она без бороды не узнала, а мужа не заметила: измученный скачкой епископ плелся позади нас; зато разглядела Талиесина – друида, дерзнувшего вторгнуться в священные пределы ее обители.

– Грешник! – завизжала она. Даже полусонная, браниться Моргана была горазда. – Осквернитель! Идолопоклонник! Именем Господа Бога и его благословенной Матери приказываю тебе: убирайся прочь!

– Моргана! – окликнул ее я, но тут она завидела оборванного, забрызганного грязью, хромающего Сэнсама, коротко мяукнула от радости и кинулась к нему. На золотой маске, прикрывающей изуродованное пламенем лицо, играл отблеск месяца.

– Сэнсам! – воскликнула она. – Сладкий мой!

– Мое сокровище! – отозвался Сэнсам, и супруги сжали друг друга в объятиях.

– Солнце мое, – лепетала Моргана, поглаживая его лицо, – что с тобой сделали?

Талиесин заулыбался, и даже я – я, что ненавидел Сэнсама и к Моргане особой любви не питал, – не сдержал улыбки при виде столь искренней их радости. Из всех известных мне браков этот был самым странным. Второго такого бессовестного мошенника, как Сэнсам, на свет не рождалось, а Моргана отличалась кристальной честностью, однако ж они со всей очевидностью обожали друг друга, или, по крайней мере, Моргана обожала Сэнсама. Родилась она красавицей, но страшный пожар, в котором погиб ее первый муж, изувечил ее тело и обезобразил шрамами лицо. Никто не полюбил бы Моргану за красоту, равно как и за характер, – огонь не только изуродовал ее плоть, но ожесточил и озлобил душу; однако Моргану можно было полюбить за ее связи – ведь она приходилась Артуру сестрой, и это, как я всегда полагал, привлекло к ней Сэнсама. Но если ради нее самой Сэнсам Моргану не любил, он тем не менее убедительно изображал преданного супруга, так что Моргана ему верила и была счастлива, и за это я был готов простить Мышиному королю его притворство. Сэнсам искренне восхищался женой – ведь Моргана была умна, а ум Сэнсам ценил. Оба немало выгадали от этого брака: Моргана обрела заботу и нежность, а Сэнсам – покровительство и мудрый совет, а поскольку оба не искали радостей плоти, брак оказался счастливее многих других.

– Через час, – жестоко прервал я их восторженные излияния, – здесь будут Мордредовы люди. К тому времени нам следует убраться как можно дальше, а твоим женщинам, госпожа, неплохо бы укрыться среди болот. Людям Мордреда плевать, что они монахини; их изнасилуют всех до единой.