Бернард Корнуэлл - Экскалибур

Борс попросил, чтобы ему и его людям отвели место в центре щитового строя; я согласился. Я надеялся, умрет он быстро, под ударом топора или копья, ибо если перебежчика захватят живым, смерть его будет долгой и мучительной. Он и его люди очистили щиты от гербов до некрашеной древесины и теперь воздавали должное меду. Я их не осуждал.

Исса оставался трезв.

– Они захлестнут нас, господин, – встревоженно проговорил он.

– Да, – согласился я, жалея, что ничего более осмысленного сказать не могу. Признаться, при виде вражеских приготовлений у меня опустились руки: я понятия не имел, что с атакой делать. Я ничуть не сомневался, что мои люди способны выстоять против лучших саксонских копейщиков, но воинов у меня едва хватало на щитовую стену в сотню шагов, а саксы двинутся на нас строем в три раза длиннее. Мы будем сражаться в центре, мы зарубим немало врагов, но неприятель обойдет нас с флангов, захватит вершину и перебьет нас сзади.

Исса поморщился. Его украшенный волчьим хвостом шлем когда-то принадлежал мне; впоследствии Исса украсил его узором из серебряных звезд. Его беременная жена Скарах отыскала у источника вербену, а Исса закрепил пучок на шлеме – в надежде, что талисман убережет его от вреда. Он предложил веточку и мне, но я отказался:

– Оставь себе.

– Что будем делать, господин? – спросил он.

– Сбежать не удастся, – промолвил я. Я уже подумывал о том, чтобы отчаянно прорываться на север, но за северной седловиной ждали саксы, и нам пришлось бы пробиваться вверх по откосу прямо на их копья. Шанс у нас невелик, куда вероятнее, что на седловине мы окажемся зажаты между двумя армиями, занявшими на склонах позицию несравненно более выигрышную. – Придется разбить их прямо здесь, – объявил я с деланой бодростью, про себя зная: разбить их нам вообще не под силу. Я мог бы справиться с четырьмя сотнями, может, даже с шестью, но не с тысячей воинов, что ныне готовились к атаке у подножия склона.

– Будь у нас друид… – вздохнул Исса, и фраза повисла в воздухе.

Я отлично понимал, что его гнетет: негоже идти в битву без молитв. Христиане нашего отряда молились, простирая руки: подражали своему Богу в смерти; эти загодя заверили меня, что в посредничестве священника не нуждаются. А вот мы, язычники, предпочли бы, чтобы перед битвой на врагов градом обрушились друидические проклятия. Но друида у нас не было, а отсутствие друида не только лишало нас магической поддержки, но и наводило на мысль, что отныне и впредь нам придется сражаться без помощи наших богов, ибо боги в негодовании покинули нас после святотатства на Май-Дане.

Я призвал Пирлига и приказал ему проклясть врагов. Он побледнел как полотно.

– Но, господин, я же бард, а не друид, – запротестовал он.

– Ты же прошел друидическое обучение – хотя бы самое начало?

– Как и все барды, господин, но в таинствах меня не наставляли.

– Саксам про то неведомо, – отрезал я. – Ступай вниз по холму, попрыгай на одной ноге и прокляни их вонючие души великим проклятием, пусть полетят вверх тормашками прямо в навозные кучи Аннуина!

Пирлиг расстарался как мог, хотя с равновесием у него было неважно, и, как мне показалось, в проклятиях его звучало больше страха, чем исступленной злобы. Завидев Пирлига, саксы выслали шестерых своих колдунов с ответным ударом. Голые колдуны с вплетенными в волосы амулетами – нечесаные космы, вымазанные навозом, торчали во все стороны нелепыми шипами – вскарабкались на склон и принялись плеваться в Пирлига и клясть его на все лады, а тот, едва заметив их приближение, опасливо попятился назад. Один из чародеев, размахивая человечьей бедренной костью, погнал беднягу Пирлига вверх по склону и, радуясь явному ужасу нашего барда, задергался всем телом в непристойной позе. Вражеские колдуны подбирались все ближе, их визгливые голоса перекрывали глухой барабанный рокот в долине. Гвиневера подошла ко мне и встала рядом.

– Что они говорят?

– Они творят заклинания, госпожа, – объяснил я. – Молят своих богов вселить в нас страх, дабы ноги наши обратились в воду. – Я послушал еще. – Просят, чтобы глаза наши ослепли, копья сломались, а мечи затупились. – Колдун с бедренной костью в руке завидел Гвиневеру, повернулся к ней и изрыгнул оскорбительный поток непристойностей.

– А что он теперь говорит? – не отступалась Гвиневера.

– Лучше тебе не знать, госпожа.

– А я хочу, Дерфель, хочу знать, и все тут.

– А я не скажу.

Гвиневера расхохоталась. Колдун был уже в каких-нибудь тридцати шагах от нас: он дернулся, наставил на нее покрытый татуировкой уд, затряс головой, закатил глаза, завопил, что она-де – ведьма проклятая, посулил, что чрево ее пересохнет и покроется струпьями, а груди нальются горькой желчью. Тут у самого моего уха раздался резкий, звенящий звук, и колдун разом умолк. Глотку ему заткнула стрела: острие аккуратно прошило шею и загривок, а оперенное древко застряло под подбородком. Чародей вылупился на Гвиневеру, забулькал, выронил кость. Схватился за стрелу, по-прежнему не сводя с Гвиневеры глаз, по телу его прошла крупная дрожь – и он рухнул наземь.

– Убивать вражеских колдунов считается дурной приметой, – мягко пожурил я.

– Только не теперь, – мстительно прошипела Гвиневера. – Только не теперь. – Она достала из колчана новую стрелу и вложила ее в тетиву, но остальные пятеро колдунов, памятуя, что за участь постигла их собрата, уже удирали вприпрыжку вниз по склону, за пределы досягаемости. И протестующе вопили на бегу, возмущаясь нашим вероломством. Причем в кои-то веки были правы: я опасался, что из-за гибели мага нападающие преисполнятся холодной ярости. Гвиневера убрала стрелу обратно в колчан.

– А что произойдет теперь? – спросила она.

– Еще минута-другая, и вся эта великая орда двинется вверх по холму, – разъяснил я. – Отсюда уже видно, как они пойдут. – Я указал вниз, на расхлябанный саксонский строй, который по-прежнему пытались выровнять и упорядочить. – Сотня человек в первом ряду и по девять-десять за каждым из них – выталкивать передовых на наши копья. С этой сотней мы бы справились, госпожа, но в нашем строю будет лишь двое-трое на каждого бойца первого ряда, так что сбросить неприятеля с холма мы не сможем. Мы остановим натиск, но ненадолго; две стены щитов сшибутся друг с другом, оттеснить врага вниз по склону мы не сумеем, а как только саксы поймут, что все наши копейщики задействованы в сражении, воины задних рядов обойдут нас с флангов и ударят в тыл.

Зеленые Гвиневерины глаза неотрывно глядели на меня – внимательные, чуть насмешливые. Никакая другая женщина на моей памяти не выдерживала моего взгляда, а вот я лицом к лицу с ней всегда чувствовал себя неуютно. Гвиневера обладала особым даром выставить мужчину круглым дураком, хотя в тот день, под грохот саксонских барабанов, пока громадное воинство собиралось с духом для броска навстречу нашим копьям, она искренне желала мне успеха.