Бернард Корнуэлл - Экскалибур

– То, что произойдет завтра в долине, госпожа, удовольствия тебе не доставит. Нас ждет жестокая сеча.

– Знаю. – Гвиневера помолчала. – Но ведь твои люди верят, что я принесу им победу. Ты отнимешь у них заветный талисман в час сурового испытания?

– Нет, госпожа, – сдался я. – Но, молю, побереги себя.

Гвиневера поулыбалась моей горячности.

– Это ты за меня беспокоишься, Дерфель, или боишься, что Артур на тебя рассердится, если со мной что-то случится?

Я замялся.

– Думается, он и впрямь разгневается, госпожа, – признался я.

Гвиневера помолчала, смакуя мои слова.

– Он обо мне спрашивал? – наконец осведомилась она.

– Нет, – честно ответил я, – ни разу.

Гвиневера долго глядела на тлеющие угли.

– Он, пожалуй, влюблен в Арганте, – удрученно заметила она.

– Вот уж сомневаюсь: он ее на дух не переносит, – заверил я. Еще неделю назад я ни за что не стал бы так откровенничать, но теперь мы с Гвиневерой на диво сблизились. – Арганте для него слишком юна, – пояснил я, – и умом не блещет.

Гвиневера подняла взгляд, в ее подсвеченных отблесками огня глазах читался вызов.

– Умом не блещет… – повторила она. – Прежде я думала, вот я – умна. Но вы все считаете меня дурой, верно?

– Что ты, госпожа.

– Ты, Дерфель, никогда не умел лгать. Вот почему ты так и не стал придворным. Хороший придворный лжет с улыбкой на устах.

Гвиневера уставилась в огонь и надолго умолкла. А когда заговорила вновь, от ее легкой насмешливости и следа не осталось. Должно быть, в преддверии битвы ее потянуло на откровенность: никогда прежде не доводилось мне слышать от нее подобных признаний.

– Я была дурой, – проговорила она тихо, так тихо, что мне пришлось наклониться поближе, чтобы расслышать ее слова за потрескиванием огня и пением моих людей. – Теперь я внушаю себе, что на меня безумие накатило, да только я сама в это не верю, – продолжала она. – Не безумие – честолюбие. – Гвиневера вновь притихла, глядя на крохотные язычки пламени. – Я хотела быть женой цезаря.

– Ты и была ею, – промолвил я.

Гвиневера покачала головой:

– Артур – не цезарь. Он не тиран, но, думается мне, я хотела видеть в нем тирана, вроде Горфиддида.

Горфиддид, безжалостный король Повиса, был отцом Кайнвин и Кунегласа, заклятым врагом Артура и, если слухи не лгали, любовником Гвиневеры. Она, верно, вспомнила об этих слухах, потому что внезапно вызывающе поглядела на меня – глаза в глаза.

– Я тебе когда-нибудь рассказывала, что Горфиддид пытался меня изнасиловать?

– Да, госпожа, – кивнул я.

– Это неправда, – отрывисто бросила она. – Он не просто пытался, он меня и впрямь изнасиловал. Или я внушила себе, что это насилие. – Слова ее срывались с губ короткими спазмами: правда давалась ей с превеликим трудом. – Возможно, никакого насилия и не было. Я мечтала о золоте, почестях, высоком положении. – Гвиневера теребила полу своей куртки, отдирая от обтрепанной ткани клочок за клочком. Я чувствовал себя крайне неловко, но не перебивал, видя: ей необходимо выговориться. – Но от Горфиддида я ничего этого не получила. Он отлично знал, чего мне надо, но еще лучше знал, что нужно ему самому, и мою цену платить не собирался. Вместо того он помолвил меня с Валерином. А знаешь, что я наметила для Валерина? – Глаза ее вновь сверкнули вызовом, и на сей раз блестели в них не отблески костра, но невыплаканные слезы.

– Нет, госпожа.

– Я собиралась сделать его королем Повиса, – мстительно проговорила она. – Я собиралась воспользоваться Валерином, чтобы отомстить Горфиддиду. И я бы добилась своего, правда, но тут я повстречала Артура.

– При Ллуг-Вейле я убил Валерина, – осторожно подбирая слова, признался я.

– Я знаю.

– На его пальце было кольцо, госпожа, – продолжал я, – кольцо с твоим знаком.

Гвиневера неотрывно глядела на меня. Она отлично знала, о каком кольце идет речь.

– Любовный перстень с крестом? – тихо уточнила она.

– Да, госпожа, – промолвил я и тронул мое собственное любовное кольцо, в точности такое, как у Кайнвин. Многие носили любовные кольца, украшенные крестом, но мало кто мог похвалиться кольцом с крестом, отлитым из кусочка золотой накладки с Котла Клиддно Эйддина, как у нас с Кайнвин.

– Что ты сделал с кольцом? – спросила Гвиневера.

– Выбросил в реку.

– Ты сказал кому-нибудь?

– Только Кайнвин, – заверил я. – О нем еще Исса знает, – добавил я, – потому что это он нашел кольцо и принес его мне.

– А Артуру ты не сказал?

– Нет.

Гвиневера улыбнулась:

– Думается, ты был мне куда лучшим другом, нежели я когда-либо догадывалась, Дерфель.

– Артуру, госпожа. Я оберегал его, не тебя.

– Да, наверное, так. – Гвиневера вновь уставилась в огонь. – Когда все закончится, – промолвила она, – я попытаюсь дать Артуру то, что ему нужно.

– Себя?

Мое предположение несказанно ее удивило.

– А ему это надо? – переспросила она.

– Артур любит тебя, – промолвил я. – Может, он про тебя и не спрашивает, но он высматривает тебя всякий раз, как приходит сюда, на холм. Он искал тебя глазами даже тогда, когда ты была в Инис-Видрине. Со мной он никогда о тебе не говорил, зато Кайнвин все уши прожужжал.

Гвиневера поморщилась.

– Ты знаешь, какой докучной бывает порою любовь, Дерфель? Я не хочу, чтобы мне поклонялись. Я не хочу, чтобы исполняли каждый мой каприз. Мне нужен достойный противник, – исступленно проговорила она. Я открыл было рот, чтобы вступиться за Артура, но она жестом велела мне умолкнуть. – Знаю, Дерфель, – промолвила она, – я уже не имею права хотеть чего бы то ни было. Я буду хорошей девочкой, обещаю тебе. – Гвиневера улыбнулась. – А знаешь, почему Артур меня словно не видит?

– Не знаю, госпожа.

– Потому что он не готов объясняться со мной до того, как одержит победу.

Я подумал, что Гвиневера, должно быть, права, но до сих пор Артур внешне никак не проявлял своих чувств, и потому я счел нужным привнести ноту предостережения:

– Может, победы ему окажется достаточно?

Гвиневера покачала головой:

– Я знаю его лучше, чем ты, Дерфель. Я знаю его так хорошо, что могу описать его одним-единственным словом.

Я задумался: и что же это за слово? Храбрый? Несомненно; но тем самым мы не воздадим должного его заботливости и самоотверженности. Тогда – самоотверженный? Но это качество не описывает его неугомонной непоседливости. Достойный? Да, он, конечно же, достойный человек, но это простое словцо ничего не говорит о том, сколь непредсказуем Артур в гневе.

– Так что же это за слово, госпожа? – сдался я.

– Одинокий, – промолвила Гвиневера, и я вспомнил, что в пещере Митры этим самым словом воспользовался Саграмор. – Он одинок, – повторила Гвиневера, – так же, как и я. Так что давай-ка подарим ему победу, и, может статься, тем самым мы избавим его от одиночества.