Бернард Корнуэлл - Экскалибур

Сама смерть летела верхом на черном жеребце по имени Анбарр, и при виде жуткого призрака, что надвигался на них, саксы устрашились и дрогнули. Черные щиты пронзительно вопили, торопясь следом за Гавейном, и гнали коня и мертвого всадника через изгороди прямиком на саксонский фланг. Черные щиты шли в атаку не строем, но наступали беспорядочной завывающей массой. Так воюют ирландцы – и страшен натиск одержимых, что спешат на бойню, как влюбленный на свидание.

И чаши весов качнулись: решалась судьба битвы. Саксы были уже на грани победы, но Артур заметил их неуверенность и внезапно бросил нас на вражеский строй.

– Вперед! – закричал он.

– В атаку! – эхом подхватил Мордред. – Вперед!

Так началось побоище на Минидд-Баддоне. Барды рассказывают о нем все как есть и в кои-то веки не преувеличивают. Мы перешли границу – завалы трупов – и обрушились с копьями на саксонскую армию, а черные щиты и воины Кулуха одновременно ударили по флангу. Несколько мгновений слышались лязг меча о меч да глухие удары топора о щит – это, напирая, и всхрапывая, и истекая пóтом, сшиблись щитовые стены, но вот саксонская армия дрогнула, и теперь мы сражались против их редеющих рядов на поле, скользком от франкской и саксонской крови. Саксы бежали, не устояв перед яростной атакой во главе с мертвецом на черном коне, и мы убивали их до тех пор, пока не пресытились убийством. С нашей легкой руки на мосту мечей душам саксов было, верно, не протолкнуться. Мы насаживали врагов на копья, мы их потрошили, а кого-то просто топили в реке. Поначалу мы пленных не брали, но лишь вымещали на проклятых захватчиках многолетнюю ненависть. Воинство Кердика пошатнулось под двойным натиском, и мы с ревом врезались в беспорядочные ряды и состязались друг с другом, кто убьет больше. То была оргия смерти, кровавая мешанина. Иные саксы так перепугались, что с места двинуться не могли: просто стояли, в ужасе глядя на происходящее, и дожидались, пока их прикончат, но были и другие – они бились как демоны, были и те, кто погиб на бегу; были и такие, что прорывались к реке. Мы утратили всякое подобие щитового строя, мы превратились в стаю бешеных боевых псов и рвали врага на куски. Я видел, как Мордред, ковыляя на увечной ноге, крошит саксов в капусту. Видел, как Артур шлет коня прямо на беглецов и конь топчет их копытами, видел, как люди Повиса отомстили за своего короля тысячу раз. Я видел, как Галахад с безмятежным видом рубит с седла направо и налево. Тевдрик, в священнической рясе, тощий как скелет и с тонзурой, яростно орудовал тяжелым мечом. Был там и старый епископ Эмрис, на шее его болтался громадный крест, а поверх рясы красовался старый нагрудник, прикрученный веревкой из конского волоса.

– Ступайте в ад! – ревел он, тыкая в беспомощных саксов копьем. – Да гореть вам в очистительном огне веки вечные!

Я видел Энгуса Макайрема: тот как раз насадил на копье очередного сакса; борода его пропиталась вражеской кровью. Я видел, как Гвиневера скачет верхом на Мордредовом коне и размахивает мечом, что мы ей подарили. Видел я и Гавейна: безжизненное тело завалилось на сторону, голова оторвалась вовсе, а взмыленный конь мирно пощипывал травку среди саксонских трупов. Увидел я наконец и Мерлина: он, конечно же, явился вместе с Гавейновыми останками; несмотря на почтенные годы, старик самозабвенно колотил саксов посохом и честил их жалкими гнидами. Мерлина сопровождали черные щиты. Он увидел меня, улыбнулся и махнул рукой: вперед, мол, в бойню!

Мы разгромили Кердикову деревушку, где в хижинах укрылись женщины и дети. Кулух и два десятка его людей хладнокровно, как мясники, прорубались через горстку саксонских копейщиков, что пытались защитить свои семьи и Кердикову покинутую кладь. Саксонская стража гибла, награбленное золото рассыпалось, что мякина. Помню, как туманом заклубилась пыль, помню, как с воем разбегались перепуганные женщины и мужчины, дети и собаки, помню, как пылающие хижины изрыгали дым, помню, как Артурова тяжелая конница с грохотом проносилась через весь этот ад и занесенные копья стремительно шли вниз и били вражеских копейщиков в спину. Уничтожить поверженную армию – что может быть отраднее? Стена щитов проломлена, и в мире правит смерть – и мы убивали и убивали, пока руки наши не устали настолько, что и меча не поднять, а когда с убийством было покончено, мы оказались в кровавом болоте, и тут наши люди обнаружили среди саксонской поклажи эль и мед, и началась попойка. Несколько саксонских женщин обрели защиту у наших мужчин потрезвее – тех, что носили воду от реки для раненых. Мы отыскивали уцелевших друзей – и крепко их обнимали, находили мертвых друзей – и проливали слезы. Мы изведали пьянящее исступление победы полной и безоговорочной, мы вместе смеялись и плакали, а кое-кто из воинов, позабыв про усталость, пустился в пляс.

Кердик спасся. Он и его дружина пробились сквозь хаос и ушли в восточные холмы. Часть саксов переплыли реку и оказались на южном берегу, иные последовали за Кердиком, а кое-кто прикинулся мертвым и незаметно ускользнул под покровом ночи, но большинство осталось в долине под Минидд-Баддоном – и пребывает там и по сей день.

Ибо мы победили. Мы превратили заливные луга в кровавую бойню. Мы спасли Британию и исполнили Артурову мечту. Мы были королями битвы и владыками мертвых, мы вопили в голос, и наши победные крики летели к небесам.

Мощь саксов была сломлена.

Королева Игрейна, устроившись у окна, дочитывала последние листы в стопке, порою спрашивая у меня, что значит то или иное саксонское слово, но более не говоря ничего. Она торопливо проглядела рассказ о битве и с отвращением швырнула пергаменты на пол.

– А с Эллой-то что случилось? – возмущенно вопросила она. – И с Ланселотом?

– Об их судьбе я еще поведаю, госпожа, – заверил я. Культей левой руки я прижимал перо к столу и затачивал его ножом. Ошметки я сдул на пол. – Всему свое время.

– Всему свое время! – фыркнула она. – Нельзя оставлять историю незаконченной, Дерфель!

– Я ее закончу, – пообещал я.

– Закончить надо прямо здесь и сейчас, – настаивала моя королева. – В этом весь смысл историй; иначе что с них толку? В жизни четких и ясных финалов не бывает – значит, они должны быть в историях.

Игрейна заметно раздалась: срок ее на подходе. Я стану молиться за нее, и молитвы мои ей понадобятся: ведь столько женщин умирают родами! Коровы этой беды не знают, равно как и кошки, и псицы, и свиньи, и овцы, и лисы, и прочая живность, – знает лишь род человеческий. Сэнсам говорит, это все потому, что Ева сорвала яблоко в Эдеме и осквернила наш рай. Женщины, учит святой, это наказание Господне мужчинам, а дети – кара для женщин.