Мэгги Стивотер - Воронята

Ронан, тот «вороненок», который походил на «вороненка» больше, чем все остальные, уже занял место у окна. Подняв голову, чтобы взглянуть на вошедших, он не улыбнулся. Адам хлопнул Ронана по плечу и уселся посередине, а Блю досталось место у второго окна. Пока она возилась с пристяжными ремнями, Ганси забрался в кабину; они с Адамом приветствовали друг друга, стукнувшись костяшками сжатых кулаков.

Через несколько минут, когда Ганси карабкался на переднее сиденье, Блю увидела, что он улыбается, открыто и искренне, и что он страшно возбужден тем, что они отправляются туда, куда отправляются. В нем не было ничего общего с его прежним лощеным обликом. Это было некое внутреннее веселье, порожденное, — решила она, — пребыванием в вертолете, и сама Блю испытывала такое же возбуждение.

Адам наклонился к ней, как будто хотел что-то сказать, но в конце концов лишь покачал головой и улыбнулся, как будто Ганси был шуткой, которую слишком трудно растолковать.

Впереди Ганси повернулся к пилоту, который немного удивил Блю, — это оказалась молодая женщина с поразительно прямым носом, каштановыми волосами, собранными в красивый пучок. Наушники надежно удерживали на месте все выбившиеся прядки. Кажется, близость, возникшая между Блю и Адамом, заинтересовала ее больше, чем Ганси.

— Дик, ты не хочешь познакомить нас? — крикнула пилот.

Ганси скорчил рожу.

— Блю, — сказал он, — позвольте представить вам мою сестру Хелен.

Ганси нравилось почти все, что было связано с полетами. Ему нравились аэропорты с массами людей, каждый из которых чем-то занимался, ему нравились самолеты с толстыми стеклами в иллюминаторах и откидными столиками в спинках кресел. Когда самолет устремлялся по взлетной полосе, ему приходило на память ускорение, прижимавшее его к спинке сиденья «Камаро» после того, как нажмешь на газ. В визге турбин вертолета ему слышалась воплощенная эффективность. Ему нравились рычажки, верньеры и циферблаты, которыми была усеяна кабина, и даже техническая старомодность простых запоров пристяжных ремней. Едва ли не самое большое удовлетворение Ганси испытывал от достижения целей, и значительная часть заключалась в том, что эти цели были достигнуты эффективными путями. А ведь вряд ли можно было придумать что-то более эффективное, чем стремиться к своей цели по прямой, как летит ворон.

И, конечно, от такого зрелища, как вид Генриетты с высоты в тысячу футов, не могло не захватывать дух.

Мир внизу был густо-зеленым; эту зелень прорезала узкая сверкающая река, в которой отражалось небо. Он мог проследить эту реку до самых гор.

Сейчас, когда они оказались в воздухе, Ганси начал немного волноваться. В присутствии Блю ему начало казаться, что с вертолетом он, возможно, хватил через край. Он гадал, смягчится она или, напротив, еще сильнее ожесточится, если он признается, что вертолет принадлежит Хелен и что ему не пришлось заплатить ни цента за эту прогулку.

Не исключено, что и ожесточится. И, помня данное себе обещание не говорить ничего такого, что могло бы испортить дело, он держал язык за зубами.

— Вот она какая, — раздался прямо в ухе Ганси голос Хелен; в вертолете все пользовались наушниками и микрофонами, чтобы можно было переговариваться, не перекрикивая непрерывный грохот двигателя и роторов, — подружка Ганси.

В наушниках послышалось чуть слышное хмыканье Ронана; Ганси уловил этот звук лишь потому, что очень часто слышал его.

— Наверное, она очень большая, — заметила Блю, — если ее видно отсюда.

— Генриетта, — откликнулась Хелен. Накренив машину, она посмотрела налево. — Они уже поженились. Хотя еще даже не встречались.

— Будешь клевать меня — я тебя выкину и дальше полечу сам, — пригрозил Ганси. Угроза, конечно, не была серьезной. И не только потому, что он, естественно, не стал бы выкидывать Хелен с такой высоты, но и потому, что он не имел права лететь без нее. К тому же, по правде говоря, он почти не умел управлять вертолетом — взял всего несколько уроков. Ему, похоже, не хватало важной способности определять высоту и удерживать горизонталь, что могло привести к противоречивым взаимоотношениям с деревьями. Он утешался тем, что, по крайней мере, с параллельной парковкой у него нет никаких трудностей.

— Ты приготовил маме подарок к дню рождения? — спросила Хелен.

— Да, — ответил Ганси. — Себя.

— На этот подарок она уже много лет нарадоваться не может, — съязвила Хелен.

— Не думаю, что родители ожидают подарков от маленьких детей, — сказал он. — Я материально зависимый. Знаешь, есть такое юридическое понятие…

— Ну, ты, материально зависимый! — воскликнула его сестра и рассмеялась. Хелен смеялась точь-в-точь, как персонажи мультфильмов: «Ха-ха-ха-ха!» Это был устрашающий смех, заставлявший мужчин предполагать, что они могли быть его причиной. — Вся твоя зависимость кончилась, когда тебе исполнилось четыре. Ты прямо из детского сада превратился в старичка с квартирой-студией.

Ганси небрежно отмахнулся. Его сестра была склонна к преувеличениям.

— А что ты ей приготовила?

— Это сюрприз, — надменно отозвалась Хелен и пальцем с розовым ноготком перебросила какой-то рычажок. Этот розовый цвет был единственным признаком, сколько-нибудь намекавшим на женское кокетство. Хелен была красива красотой суперкомпьютера: в эффектном, но утилитарном стиле, насыщенном новейшими техническими ноу-хау, чересчур дорогими для большинства.

— Значит, стекляшка.

Мать Ганси коллекционировала редкие расписные тарелки с той же всепоглощающей страстью, с какой Ганси собирал факты, связанные с Глендуром. Ему не очень-то приятно было видеть, что такая масса посуды используется не по назначению, но коллекцию его матери расхваливали в журналах, и поддерживал мать отнюдь не только отец, так что совершенно ясно, что она была не одинока в своем пристрастии.

Хелен упорно гнула свое.

— Даже слушать не хочу. Ты ничего не приготовил.

— Я такого не говорил!

— Ты сказал, что это стекляшка.

— А что еще я мог сказать?

— Они же не все стеклянные. Та, которую я нашла, не стеклянная.

— Значит, ей не понравится.

Лицо Хелен превратилось из решительного в каменное. Она сердито взглянула на экран GPS. Ганси не хотелось думать о том, сколько времени она затратила на поиски своей не стеклянной тарелки. Он очень не любил, когда какая-нибудь из женщин его семьи оказывалась разочарованной. Это могло испортить самую лучшую еду.

Хелен умолкла, и Ганси вернулся к мыслям о Блю. Что-то в ней тревожило его, однако он не мог сказать, что именно. Достав из кармана лист мяты, Ганси сунул его в рот и уставился на извивавшиеся под ним знакомые дороги Генриетты. Сверху изгибы казались не столь опасными, какими он ощущал их, сидя в «Камаро». Так чем же его тревожит Блю? Адам не испытывает к ней никаких подозрений, а ведь он подозревает всех и вся. Но ведь он, похоже, влюбился в нее по уши. Однако область сердечных отношений была совершенно незнакома Ганси.