Мэгги Стивотер - Воронята

Это было важнее всего.

Это всегда было важнее всего.

Вот это и значило — быть Адамом.

Опустившись на колени в центре пентаграммы, зарывшись пальцами в мягкую сырую почву, Адам сказал:

— Я приношу себя в жертву.

— Адам, нет! Нет! — раздался страдальческий вопль Ганси.

На своих условиях или вовсе никак.

Я стану твоими руками, — думал Адам. — Я стану твоими глазами.

Раздался звук, как будто кто-то переключил большой рубильник. Громкий треск. Земля под ними сдвинулась с места и начала вращаться.

Блю швырнуло на Ронана. Тот, упав после удара, который нанес ему Велк, только-только начал подниматься. Контуры огромных валунов, лежавших посреди леса, вдруг подернулись рябью, как будто она видела их сквозь воду, а озерцо вдруг разбушевалось и начало захлестывать берега. Раздался могучий, тяжелый звук, похожий на грохот приближающегося поезда, и в голове Блю осталась только одна мысль: со мною никогда не случается ничего по-настоящему плохого.

Деревья склонялись друг к дружке, как будто стремились выдрать корни из почвы. Наземь густо и страшно посыпались листья и обломанные ветки.

— Землетрясение! — крикнул Ганси. Он вскинул одну руку над головой, а другой цеплялся за дерево. В волосах у него было полно мусора.

— Посмотри, что ты натворил, кретин поганый! — заорал Ронан на Адама, который, пристально и настороженно глядя перед собой, стоял посреди пентаграммы.

Интересно , это когда-нибудь прекратится? — подумала Блю.

Землетрясение было, в буквальном смысле слова, такой сногсшибательной вещью, такой потрясающей вещью, такой неправильной вещью, что легко было поверить, что мир сломался окончательно и никогда больше не выправится.

Преодолевая пляску и стоны земли, Велк поднялся на ноги. Пистолет он крепко сжимал в руке. Оружие казалось еще чернее и уродливее, чем прежде, и принадлежало миру, где смерть бывала внезапной и несправедливой.

Велк сумел устоять на ногах. Пляска скал, кажется, начала замедляться, но все остальное продолжало мельтешить, словно в аттракционе из павильона смеха.

— Ты хоть представляешь себе, что делать со всем этим могуществом? — крикнул он Адаму. — Какая глупость! Все псу под хвост!

Велк направил пистолет на Адама и без дальнейших разговоров нажал на спуск.

Окружающий мир сразу замер. Листья продолжали сыпаться, и вода плескалась в озерце, но земля уже не раскачивалась.

Блю завизжала.

Все четыре пары глаз, не отрываясь, смотрели на Адама, который все так же стоял в центре пентаграммы. У него был совершенно растерянный вид. Он, нагнув голову, смотрел на свою грудь, свои руки. Следа от пули на нем не было.

Велк не промахнулся, но Адам не был ранен, и каким-то образом одно и другое было связано между собой.

Ганси глядел на Адама с невыносимой печалью. Это оказалось первым признаком из тех, которые дали Блю возможность понять, что произошло какое-то принципиальное, безвозвратное изменение. Если не во всем мире, то в Кейбсуотере. А если не в Кейбсуотере, то в Адаме.

— Почему? — спросил Ганси Адама. — Что во мне такого ужасного?

— Это никак не связано с тобой, — сказал Адам.

— Но, Адам… — воскликнула Блю, — что ты сделал ?

— То, что следовало сделать, — ответил Адам.

Велк, остававшийся на своем месте в нескольких футах от них, издал какой-то сдавленный звук. Увидев, что его пуля не повредила Адама, он безвольно опустил руку с пистолетом, как ребенок, изображающий поражение в разыгранной понарошку перестрелке.

— Думаю, будет лучше, если вы вернете это мне, — сказал Адам Велку. Его чуть заметно трясло. — Мне кажется, Кейбсуотер не хочет, чтобы оно оставалось у вас. Наверное, если вы не вернете его мне, он сам отберет его.

Внезапно деревья зашумели, как от сильного ветра, хотя Блю не ощутила ни малейшего шевеления воздуха. На лицах Адама и Ронана одновременно отобразилось потрясение, а в следующий миг Блю поняла, что это не шум ветвей, а голоса. Деревья говорили, и теперь она тоже могла их слышать.

— Прячьтесь! — крикнул Ронан.

Послышался другой звук, похожий на хруст, тут же перешедший в другой, более выраженный шум. Словно что-то большое и тяжелое двигалось между деревьев, ломая ветки и топча кусты.

— Что-то идет! — завопила Блю.

Она крепко вцепилась в рукава Ронана и Ганси. Всего в нескольких ярдах от них находилась щербатая пасть дерева, наводящего видения, и туда-то она и поволокла своих друзей. На мгновение, перед тем как их окутала магия дерева, они успели увидеть, что надвигалось на них — огромный табун зверей с белыми рогами и сверкающими, как наст на чистом снегу, шкурами, оглашавших окрестности фырканьем и визгом. Они скакали плечом к плечу и, казалось, не видели ничего перед собой. Когда некоторые из них вскинули головы, Блю заметила, что в них есть какое-то сходство и с вороном, изображенным на склоне холма, и со статуэткой собачки, которую она недавно держала в руках, — странное и вычурное. Гром, который издавала в движении лавина их тесно прижатых одно к другому тел, сотрясал землю, как еще одно землетрясение. Но перед кругом, в который была вписана пентаграмма, табун с громким фырканьем начал делиться на два потока.

Ронан за спиной Блю вполголоса выругался, а Ганси, прижатый к теплой древесной стене, отвернулся, как будто не мог перенести этого зрелища.

А потом дерево увлекло их в видение.

В этом видении ночь пестрела сверкающими отражениями на мокрой мостовой, от которой поднимался пар, на светофоре зеленый свет сменился красным. Блю сидела за рулем стоявшего на обочине «Камаро». В машине густо пахло бензином. Краем глаза она увидела справа от себя отглаженную сорочку и тут же поняла, что в нее был одет сидевший на пассажирском сиденье Ганси. Он перегнулся к ней через рычаг коробки передач и прижал кончики пальцев к ее открытой ключице. Она ощущала на своей шее его горячее дыхание.

Ганси… — предупредила она, ощущая себя очень неуверенно и предчувствуя опасность.

— Я только хотел попробовать, — сказал Ганси; слова влажно впитывались в ее кожу. — Я хотел сделать вид, будто смогу…

Блю в видении закрыла глаза.

— Может быть, если я поцелую тебя, ничего плохого не будет, — сказал он. — Может быть, только тебе нельзя целовать меня…

В дупле Блю толкнули в спину, и она вырвалась из видения. Она успела только увидеть Ганси — настоящего Ганси, — который с выпученными глазами проталкивался мимо нее наружу.

Ганси позволил себе посмотреть лишь несколько мгновений обескураживающего видения — его пальцы ни с того ни с сего прикоснулись к лицу Блю, — а потом он выметнулся из дупла, оттолкнув с дороги настоящую Блю. Он должен был увидеть, что случилось с Адамом, хотя в душе ощущал нехорошее предчувствие, как будто знал заранее, что именно увидит.