Мэгги Стивотер - Воронята

Нужно следить за своими мыслями.

Выключив фонарь, Адам бросил его в сумку и зашагал вдоль ручейка, как они шли в первый раз. Ручей наполнился от дождя, так что проследить его русло среди недавно полегших предгорных трав было гораздо легче.

Впереди Адам видел на стволах деревьев играющие отблески, это мощные косые лучи низкого солнца отражались от поверхности загадочного озера, которое они нашли, когда были здесь в первый раз. Осталось совсем чуть-чуть.

Он споткнулся. Под ногу попалось что-то твердое и совершенно неожиданное.

Что это такое?

На земле стояла пустая широкая миска. Глянцевая, мерзкого лилового цвета и в своей рукотворности странно не соответствующая этому месту.

Адам растерянно перевел взгляд от пустой миски к другой, находившейся футах в десяти от первой, и точно так же чужеродной среди устилавших землю желтых и розовых листьев. Вторая миска была точно такой же, как и та, на которую он наступил, но ее до краев наполняла какая-то темная жидкость.

Адам еще раз изумился тому, что совершенно чуждые этим местам изделия человеческих рук оказались в глубине зачарованного леса. Потом удивился еще сильнее, заметив, что поверхность черной жидкости в миске совершенно чистая — там не было ни листочков, ни пыли, ни упавших сучков, ни утонувшей мошкары. Это значило, что ее наполнили совсем недавно.

А отсюда следовало…

Адреналин хлынул в его кровь за секунду до того, как он услышал голос.

Велк лежал, связанный, на заднем сиденье автомобиля, и никак не мог придумать, что же нужно сделать, чтобы вернуть себе свободу. Бесспорно было, что у Нив имеется план, чего Велк никак не мог сказать о себе. И еще он был совершенно уверен в том, что она не станет убивать его до тех пор, пока не приготовит до последней мелочи все, что нужно для ритуала. Поэтому Велк без сопротивления позволил довезти себя в своем собственном автомобиле, который теперь смердел чесноком и был усыпан крошками, до самой опушки леса. У Нив не хватило смелости ехать по бездорожью — за что Велк был чуть ли не благодарен ей, — поэтому она поставила машину на небольшой площадке, засыпанной гравием, откуда им обоим пришлось идти дальше пешком. Еще не совсем стемнело, но Велк все равно то и дело спотыкался о скрывавшиеся в траве кочки.

— Прошу прощения, — сказала Нив. — Я смотрела «Гугл-карты» — ближе к тому месту, которое нам нужно, поставить машину просто некуда.

Велк, которого в Нив раздражало абсолютно все — и ее мягкие пухлые ручки, и ее длинная юбка со множеством оборок, и вьющиеся волосы — ответил не слишком любезно:

— С чего это вы надумали извиняться? Или вы не собираетесь меня убить?

Нив поморщилась.

— Ну зачем вы так говорите? Вам предстоит стать жертвой. А это же замечательно! За жертвенностью стоят такие замечательные традиции. К тому же вы этого заслужили. Так что все справедливо.

— Должно ли это означать, что если вы убьете меня, кто-нибудь потом для поддержания справедливости убьет вас? По цепочке?

Он споткнулся об очередную кочку, но на сей раз Нив не стала просить прощения. На вопрос она тоже не ответила. Вместо этого она остановила на нем бесконечно продолжительный взгляд — не сказать, чтобы бесконечно проницательный, а скорее, всеохватывающий.

— Баррингтон, признаюсь, что мне сначала было немного жаль, что роль жертвы досталась именно вам. До тех пор, пока я не парализовала вас, вы казались очень симпатичным.

Довольно трудно поддерживать светскую беседу с человеком, который только что напомнил, что один из участников беседы совсем недавно оглушил другого электрошокером; поэтому остаток пути оба прошли молча. Велк испытывал странное чувство оттого, что вернулся в тот самый лес, где последний раз видел Черни живым. Он думал, что деревья — это всего лишь деревья, и его возвращение сюда, тем более в другое время суток, никак не подействует на них. Но что-то в окружавшей его атмосфере сразу же заставило его вернуться к тем мгновениям, к скейтборду, который он держал в руках, к печальному вопросу, угадывавшемуся в звуках, которые Черни издавал, умирая. В голове у него текли, шипя, и взрывались звуки шепота, напоминавшие о разгоравшемся пламени, но Велк старательно игнорировал их.

Он тосковал по своей прежней жизни. По всему, что в ней было — беззаботности, экстравагантным празднованиям Рождества, которые устраивались дома, по педали акселератора под ногой, по свободному времени, которое воспринималось как блаженство, а не как проклятие пустоты. Он тосковал по возможности прогуливать уроки и ходить на уроки и по тому, что можно было напиться до беспамятства на собственный день рождения и размалевать из аэрозольного баллончика знак въезда в Генриетту на шоссе I-64.

Он тосковал по Черни.

За минувшие семь лет он ни разу не позволил себе такой мысли. Напротив, он все время пытался убедить себя в никчемности Черни. Старался напоминать себе о практическом значении его смерти.

Но вместо этого он вспоминал тот звук, который Черни издал, когда он нанес ему первый удар.

Нив не понадобилось говорить Велку, чтобы тот сидел молча, пока она будет занята подготовкой к ритуалу. Пока она отмечала пять вершин пентаграммы незажженной свечой, зажженной свечой, пустой миской, полной миской и тремя косточками, уложенными в треугольник, он сидел со связанными за спиной руками, уткнувшись подбородком в колени, и жалел о том, что у него не получается заплакать. Это хоть немного облегчило бы страшную тяжесть, накопившуюся в нем.

Нив коротко взглянула на него и решила, что он так расстроен из-за приближающейся смерти.

— О, — своим мягким голосом произнесла она, — не расстраивайтесь так. Это будет не очень больно. — Потом, поняв, что сказала не то, поправилась: — По крайней мере, не долго.

— Как вы собираетесь убить меня? Как вообще работает этот ритуал?

Нив нахмурилась.

— Это не такой простой вопрос. Все равно что спросить художника, почему он выбирает одни краски, а не другие. Иногда это бывает не действием, а скорее, ощущением.

— Ну, хорошо, — ответил Велк. — И что же вы чувствуете?

Нив, прижав к губе палец с прекрасно ухоженным розовато-лиловым ногтем, оглядела результат своих трудов.

— Я сделала пентаграмму. Это очень могущественная фигура для любых заклинаний, и я хорошо умею пользоваться ею. Некоторые находят ее трудной в использовании или слишком ограничивающей возможности, но меня она вполне устраивает. Зажженная свеча дает энергию, а незажженная — ее притягивает. В гадательной чаше я вижу другой мир, а в пустую чашу он вливается. Скрещенные ножные кости трех убитых мною воронов нужны для того, чтобы показать дороге мертвых суть заклинания, которое я буду использовать. А потом, видимо, я положу вас в центр пентаграммы истекать кровью до тех пор, пока линия не пробудится.