Мэгги Стивотер - Воронята

— Потому что это сказала я, и только сейчас. В следующий раз, если придется гадать, записывай. Тогда ты сможешь сравнить результаты гадания с тем, что произойдет на самом деле, и будешь точно знать, хороший тебе попался экстрасенс или нет.

Адам посмотрел на Блю, но она не была уверена в том, что он ее видел.

— Так я и сделаю.

— На этот раз я избавлю тебя от лишних хлопот, — сказала Блю. Запрокинув голову, она смотрела снизу вверх, как Адам поднимался на ноги. Ее пальцам, ее коже хотелось вновь почувствовать прикосновение к тому мальчику, с которым они не так давно держались за руки. Но, похоже, сейчас перед нею стоял совсем другой мальчик. — Моя мать — хороший экстрасенс.

Сунув руки в карманы, Адам потерся подбородком о плечо.

— Ты считаешь, что мне нужно ее слушаться?

— Нет, тебе нужно слушаться меня.

Адам торопливо изобразил улыбку — такую тонкую и напряженную, что, казалось, она вот-вот сломается.

— И что же ты мне скажешь?

Блю вдруг стало страшно за него.

— Будь смелым и дальше.

Все было залито кровью.

«Ну, что, Адам, теперь ты рад? — прорычал Ронан. Он стоял на коленях перед Ганси, который бился в конвульсиях на земле. А хуже всего был ужас в глазах Блю, смотревшей на Адама. Это он был во всем виноват. — Ты этого хотел?»

Когда Адам открыл глаза, проснувшись от этого чудовищного кошмара, все его тело ломило от выплеснувшегося адреналина. Он не сразу сообразил, где находится. В первый миг ему показалось, что он летит. Все вокруг было незнакомо ему: слишком темно, слишком много простора над головой и звук его собственного дыхания не отдается от стен.

Потом он вспомнил, где находится, — в комнате Ноа, непропорционально маленькой при таком высоченном потолке. На него вновь нахлынула тоска, и на этот раз он сумел совершенно точно определить ее причину: тоска по дому. Тянулись бесконечно долгие минуты; Адам лежал, глядя в потолок. Он отлично понимал, что ему не о чем тосковать, что его чувство сродни «стокгольмскому синдрому» [14] «Стокгольмский синдром» — психологический феномен, иногда возникающий в случае похищения людей или захвата пленников, когда заложники, вместо того чтобы ненавидеть или бояться тех, кто захватил их, начинают сочувствовать им и даже объединяются с ними против полиции или армии. Этот феномен впервые был зафиксирован во время ограбления банка в Стокгольме в 1973 г. , что он сроднился со своими мучителями и что считал проявлением доброты со стороны отца, если тот просто не бил его. Логически рассуждая, он знал, что подвергался систематической жестокости. Знал, что полученные им травмы — только физические, что они куда глубже, чем те ушибы, с которыми он частенько приходил в школу. Он мог бы до бесконечности исследовать свои реакции, сомневаться в адекватности своих эмоций, гадать, не будет ли он сам, когда повзрослеет, измываться над своим собственным ребенком.

Но сейчас, лежа в непроглядно ночной тьме, он мог думать только об одном: «Мать никогда больше не станет разговаривать со мною. У меня больше нет дома».

В голове у него неотвязно маячили призрак Глендура и силовая линия. Они виделись ближе, чем когда-либо, но чуть ли не призрачной сейчас казалась и вероятность успешного разрешения их проблемы. Где-то там находился Велк, который занимался тем же самым куда дольше, чем Ганси. Если позволить ему беспрепятственно вести поиск, он добьется результата раньше, чем они.

Мы должны пробудить силовую линию.

В голове Адама теснились, путаясь, самые разные мысли. О том, как отец в последний раз избил его, о том, как Свин, за рулем которого сидел Ганси, медленно подъехал к нему, о двойнике Ронана возле кассы магазина в тот день, когда он решил, что обязан поступить в Эглайонби, о кулаке Ронана, врезавшемся в скулу его отца. Его переполняли стремления, едва ли не каждое из которых казалось важнее всех остальных, а все вместе они казались безнадежными. Иметь возможность не работать так много, поступить в престижный колледж, хорошо выглядеть в галстуке, не испытывать голода после жалкого сэндвича, который он покупал каждый рабочий день, ездить на сверкающем «ауди», который Ганси как-то раз, после школы, остановил, чтобы посмотреть, как он будет выглядеть за рулем, прийти домой, самому отлупить отца, иметь свою собственную квартиру с гранитными столешницами и телевизором больше, чем письменный стол Ганси, быть своим хоть где-нибудь, прийти домой, прийти домой, прийти домой…

Если пробудить силовую линию, если найти Глендура, он сможет получить все это. Ну, многое из этого.

Но он видел и изуродованное тело Ганси, а еще он видел искаженное болью лицо Ганси после их недавней ссоры. Адам просто не мог допустить, чтобы Ганси подвергся опасности.

Однако он не мог допустить и того, чтобы Велк опередил их и присвоил себе то, над чем они так старательно, напряженно и страстно работали. Подождать! Ганси вполне мог позволить себе подождать. Адам — не мог.

И тогда он решился. Бесшумно двигаясь по комнате, Адам собрал вещи в сумку. Было трудно решить, что именно может ему понадобиться. Под кроватью лежал пистолет. Адам, не поднимая, выдвинул его и несколько долгих секунд смотрел на зловещий черный контур, отчетливо вырисовывавшийся на фоне половицы. Вечером, когда он разбирал вещи, Ганси увидел пистолет.

— Что это такое? — испуганно спросил он.

— Сам ведь знаешь, — ответил Адам. Пистолет принадлежал отцу Адама, и хотя Адам и сомневался, что отец станет стрелять в мать, он все же решил не полагаться на случай.

Можно было чуть ли не физически ощутить отвращение Ганси к оружию. «Возможно, — подумал Адам, — дело в том, что Велк тыкал пистолетом ему в лицо».

— Я не хочу, чтобы здесь были такие вещи.

— Продать его я не могу, — ответил тогда Адам. — Я уже думал об этом. Законно сделать никак не получится. Он зарегистрирован на его имя.

— Но ведь что-то можно придумать. Закопай его.

— И чтобы какой-нибудь ребенок его нашел?

— Я не хочу, чтобы это оставалось здесь.

— Я придумаю, как избавиться от него, — пообещал Адам. — Но оставить его там я просто не мог. Особенно теперь.

Адаму вовсе не хотелось брать сейчас оружие с собой.

Но он не знал, что ему потребуется для жертвоприношения.

Проверив предохранитель, он положил пистолет в сумку. Потом поднялся на ноги, повернулся к двери и еле удержался от вскрика. Прямо перед ним стоял Ноа; пустые глаза вровень с глазами Адама, изуродованная щека — с распухшим ухом, бездыханный рот в нескольких дюймах от с трудом втягивавших воздух губ Адама.

В отсутствие Блю, придававшей ему силы, в отсутствие Ганси, придававшего ему человечности, в отсутствие Ронана, наделявшего его сопричастностью, Ноа производил устрашающее впечатление.