Яна Левская - Раминар.

Молчание продлилось несколько минут, а затем гальт спросил:

- Что Шеа?

- Обошла нас с востока и двинулась по тракту в сторону Ййена.

- Что-то задумала. Знать бы, что...

Алестар промолчал, поскольку добавить ему было нечего. От самого Юрра Кор-Унтару держалась позади на приличном от них расстоянии, но внезапно ринулась вперёд, будто решила махнуть на всё рукой, отыскав занятие интересней, чем затянувшаяся слежка. Срываться с места и преследовать её казалось напрасным метанием между петлёй и плахой.

- Будем идти дальше, не дёргаясь лишний раз, - подытожил Халахам, кивая су-волду. Алестар прикрыл веки в согласии и ушел к обозу, оставляя гальта на посту.

Шеа замедлила бег. Она была уже близко, очень близко. Когда сила обдала её щекочущим трепетным дуновением, женщина остановилась и полной грудью вдохнула влажный ночной воздух. К аромату травы и земли примешивался металлический сладкий запах крови. Зверь нетерпеливо толкнулся в тесном коконе, сплетенном из остатков воли и разума той, что носила в себе проклятье его голода - попытался вырваться на свободу, но был остановлен. Настороженность и инстинкты Вдовы взяли верх - она решила для начала присмотреться к добыче.

Замирая через каждые десять шагов и прислушиваясь, женщина двинулась туда, откуда исходил вызывающий тревогу и будоражащий сознание запах.

Впереди слышалось прерывистое дыхание, изредка переходившее в стоны. Шеа показалось даже, что она различает отдельные слова, не имевшие, впрочем, для неё никакого смысла. Трава обтекала ее, мягко и гибко ступавшую, без шелеста, без шороха, подобно серым волнам застоявшегося озера. На восходе наливалась светом призрачная полоса - солнце вытягивало щупальца лучей, предупреждая о своем скором появлении.

Но Зверь не боялся солнца.

Женщина остановилась и теперь смотрела на человека, что распластался у её ног. Истерзанное тело его трепали судороги и спазмы, а лицо скрывала бурая маска запекшейся крови. Пустые глазницы двумя безднами смотрели в сторону безразличного рассвета. Шеа видела многое на своем веку, многое сделала, и теперешнее зрелище не ввергло её в пучину сострадания и ужаса - лишь всколыхнулись глубоко в груди омерзение и злоба.

Мир одинаков. Мир не меняется. Злодеи и жертвы, жертвы и злодеи.

Опасности несчастный не представлял. Он валялся здесь, как разделанный кролик: бери и жри меня! Утоляй голод, утоляй жажду! Будь злодеем, раз уж мне выпало стать твоей жертвой. Но Шеа медлила. Она опустилась на колени по правую руку от человека, обвела его взглядом. Шквал чужой боли окатывал её волна за волной. Это была не физическая боль, но боль разочарования, боль страха, боль ненависти. В могучем реве совершенно терялся слабый ток искомой Зверем силы, но он все же был. Как дым сочится через неплотно запертые двери, так растекалась во все стороны от этого человека приглушенная мощь, отыскивая трещины в стене, за которой томилась. Вдова вытянула руку, прижала большой палец ко лбу мужчины, как раз между залитыми кровью бровями, и принялась читать. Мелькали лица и предметы, слышались искаженные голоса, чужие мысли переплетались с её собственными, чужие чувства проникали в душу и овладевали ею...

Убрав руку, Шеа перевела дыхание и качнула головой, сама не зная, для чего ей понадобилась история незнакомого человека. Человека, бывшего, по сути, её добычей. Жизненные драмы - они присутствуют в судьбе у каждого. Предательства. Потери. Поражения. Она сама имела удовольствие испить этот горький напиток, привкус которого до сих пор блуждал на языке. Может, в том и заключалась причина? - в свое время поверженная, а теперь опустошенная и одинокая, она остро ощутила некую общность с ним: побежденным, истерзанным, оставленным умирать и жаждущим мести - наполненным силой разрушения. Может быть и так... Но, в сущности, ей не было дела до чьих-то страданий. Шеа облизнула испачканный в вязкой крови палец и, не сопротивляясь более, растворилась в хищном слепом голоде.

Она нависла над жертвой, удерживаясь на вытянутых руках и приоткрыла рот, чувствуя, как заныли десны - это за первым рядом зубов рос второй, в котором клыков было в четыре раза больше. Зрение её изменилось - окружающий мир размылся в серое месиво, зато четче стали видны предметы, на которых она фокусировала взгляд. Сглотнув кровавую слюну, Шеа откинула слипшиеся волосы человека, обнажая шею, и повернула его голову, прижав щекой к земле, а затем резко метнулась к соблазнительно трепещущему пульсу. Клыки прокололи холодную кожу, и за ними в рану погрузились остальные зубы, когда женщина сжала челюсти. Человек задергался под нею. Руки с неожиданной силой уперлись в грудь, отталкивая Шеа. В ответ она навалилась всем весом и врезала ему кулаком под ребра. В голове болью отозвался крик, последовавший за ударом, и Вдове пришлось зажать рот жертвы, чтобы оборвать сводящий с ума вопль. Человек метался в агонии, сучил ногами, выгибался всем телом, но Шеа не отрывалась от раны ни на мгновение, продолжая глотать горячую кровь, чувствуя, что близок долгожданный момент, когда смерть откроет врата, и сила потечет в нутро Зверя. Сцепившиеся в борьбе люди перевернулись на бок. Мужчина попытался подтянуть колени, но Вдова обхватила его ногами, лишив малейшего шанса вырваться.

- Ненавижу... - услышав хриплый, но отчетливый шепот, Шеа на секунду ослабила хватку и скосила глаза на изуродованное лицо незнакомца. Рот его перекошен был в зверином оскале, а в горле клокотало рычание. Ей показалось, что сознание человека прояснилось, и он обращался именно к ней, терзающей его плоть. От этой мысли Шеа стало не по себе, но пир был в самом разгаре, и она не нашла в себе сил противиться настойчивому зову. Вдова стиснула жертву еще крепче и сделала новый глоток, но продолжить не смогла.

Что-то изменилось.

Сама не понимая, почему, Шеа вдруг прянула в сторону, отпихнула от себя дрожащее тело и, путаясь в широких полах плаща, побежала прочь. Остановившись в нескольких лакратах от места, где настигла жертву, она обернулась. Незнакомец стоял на четвереньках, свесив голову. Сползая по подбородку, в траву падали густые красные капли. Голод и жажда силы, гнавшие Шеа на поиск добычи последние сорок семь лет, исчезли, растворились, не оставив и следа. Она замерла, растерянная и напуганная, силясь понять, что происходит: с ним и с нею. В неестественной тишине, повисшей над степью, Шеа услышала зарождающееся рычание и попятилась. Она увидела, как пальцы слепого впиваются в землю, погружаются фаланга за фалангой, а затем кожи её коснулось горячее, иссушающее дуновение силы. Силы, запечатанной до этого момента внутри человеческого тела.

Измятая там, где люди боролись, трава начала оседать. Присмотревшись, женщина поняла, что растения вянут: сворачиваются, теряя соки, листочки, истончаются и становятся ломкими стебли. Рычание все нарастало. Слепой не прерывался, чтобы вдохнуть, как будто воздух не был ему нужен. Круг умирающей травы ширился. В его центре, где, выгнув спину, застыло существо - у Шеа язык больше не поворачивался назвать его человеком - над землей растекался белесый дымок. Это иссохшие растения начинали тлеть. Огня не было, но травы чернели и рассыпались в прах. Вдова в замешательстве следила, как подступает к носкам её сапог граница круга. Надо было уходить и чем скорее, тем лучше. Но она не могла оторвать взгляда от Него, лишь пятясь шаг за шагом. Внезапно рык оборвался. Плечи человека несколько раз поднялись и опустились, пока он жадно дышал, а затем он задрал голову, открыв залепленное окровавленными волосами лицо, и закричал. Он кричал так, словно внутри него извергался вулкан, а крик был лавой, обжигающей горло. Пепел, устилавший землю, медленно поднялся в воздух и поплыл вверх. Попадая в лучи солнца, черные хлопья тлеющей травы вспыхивали и сгорали. По оголившейся земле поползли тонкие кривые трещины. Воздух уже шел рябью от жара, и дышать становилось все труднее. Наконец, с шорохом и сухим треском вверх взметнулись мелкие земляные чешуйки, зависая на уровне груди Шеа. Вот тут оцепенение, сковавшее тело Вдовы, разлетелось вдребезги. Она больше не могла выносить напряжение лады, игнорировать угрозу, что исходила от безумной мощи, обретшей, наконец, свободу. Женщина скользнула за Внешнюю Ткань и стиснула зубы, разглядывая корону рыжего пламени, которое обволакивало человеческую фигурку, замершую в самом эпицентре огненного кошмара.