Яцек Пекара - Я, инквизитор. Башни до неба.

– Да, да, а я запрягу в коляску журавля и полечу на ней на луну, – буркнул он, а потом по его лицу пробежала судорога, и он содрогнулся. – А вы знаете, что несколько дней назад этот осёл напросился в мои покои и полдня просидел там, нажираясь вином и болтая разные глупости? А потом заснул на моей собственной постели!? И не дал себя перенести! – На лице дворянина был написан искренний гнев, смешанный с отвращением.

Ну что я мог сделать, как не вздохнуть. Мастер Альберт казался человеком, доставляющим хлопот всем, кто к нему приближался. И нужно признать, он не пробуждал у ближних чрезмерно тёплых чувств.

– Христе Наимстительнейший, какой ужас, какой ужас, – добавил шёпотом Легхорн, уже без следа раздражительности и нервозности в голосе. – Вы уже знаете, кто это? Что это за девушка?

– Ещё нет, – ответил я. – Но, насколько я знаю своё везение, она окажется очередной служанкой маркграфини.

– Только бы не это, – простонал Легхорн. – Ну разве я во всём этом виноват, судите сами? А госпожа пилит меня с утра до вечера, чтобы я лучше старался, чтобы я за вами приглядывал, чтобы я думал... – Он в отчаянии замахал рукой.

«Мне ли не знать», подумал я, одновременно сочувствуя дворянину и ощущая греховное удовлетворение, что не ко мне одному относятся как к крепостному крестьянину.

– Когда в последний раз я сказал госпоже, что их может быть несколько, она бросила в меня стеклянным яблоком. Еле увернулся!

– Как это... несколько? – Уставился я на дворянина.

– Ну, знаете, такое предположение. Убивают по очереди, чтобы никого не заподозрили. Или иначе: один занимается всей подготовкой, заманивает служанок, а второй убивает. Или ещё вариант: убийство по дружбе! – Он поднял палец.

– Что вы имеете в виду? – Поторопил я его.

– Я убиваю человека, неприятного вам, а вы в обмен на эту услугу убиваете моего врага.

– Куда там! – Я махнул рукой. – Бессмыслица. Каких страшных врагов могли иметь эти девушки, чтобы они измыслили столь сложный план?

– Ну, нужно рассмотреть все возможности, – сказал Легхорн таким тоном, будто по меньшей мере раз в неделю решал по весьма запутанной криминальной загадке.

Я покачал головой, поскольку его предположение показалось мне более чем абсурдным. Но волей-неволей я подумал, что если убийца работает в сговоре с другими людьми или убийц на самом деле несколько, то это сулит нам работу куда тяжелее, чем мы рассчитывали.

Третью девушку звали Агата Бек, и она была, как я справедливо догадывался и как я и боялся, служанкой маркграфини. Это уже не могло быть случайностью. Кто-то, видимо, имел зуб на госпожу фон Зауэр, и решил отомстить ей таким образом. Загвоздка была в том, что маркграфиня была известна как женщина решительная, твёрдая и строгая, так что за довольно долгую жизнь она уже успела наплодить целые стада врагов. Начиная от придворных и воинов, которым она не прощала никаких недостатков, продолжая обложенными высокими налогами купцами и ремесленниками и заканчивая всевозможным городским сбродом. Насколько я знал, и владельцы окрестных поместий не питали к маркграфине добрых чувств, поскольку с большинством она вела споры и тяжбы. Так что констатация того, что преступления совершает личный враг госпожи фон Зауэр, либо кто-то, кто считает, справедливо или нет, что она нанесла ему некую обиду, отнюдь не приближала меня к раскрытию дела. Ибо если бы человек на рынке в Лахштейне бросил камень, он почти со стопроцентной вероятностью попал бы в того, кто не питает дружеских чувств к маркграфине. Что отнюдь не означает, что она не была хорошей правительницей, о чём свидетельствовала хотя бы та ожесточённость, с которой она решила преследовать Мясника.

Между тем, город охватила неподдельная паника. Кто только мог брал с собой семью или друзей и уезжал за город. Часть молодых дворянок со двора маркграфини решили, что должны как можно скорее навестить семьи, а слуги отказывались от работы в таком темпе, что, как рассказал мне Легхорн, уже некому было стирать одежду, потому что в прачечной осталась единственная старуха, которая признала, что Мясник ей не угрожает. Она, впрочем, определённо рассудила правильно, ибо пока убийца охотился на красивых молодых девушек. Правда, никто не говорил, что его вкусы не изменятся... В городе было увеличено количество патрулей, в которых участвовали как солдаты маркграфини, так и городская милиция, и представители цехов.

– Нет сомненья, всю вину свалят на нас, – пробурчал мастер Кнотте, когда я встретил его в полдень следующего дня. – Чего доброго, нас здесь зарежут или камнями побьют.

Безусловно, он преувеличивал, ибо за убийство инквизитора грозили наказания, отпугивающие большинство храбрецов. Ведь недаром говорится: «Когда погибает инквизитор, чёрные плащи пускаются в пляс». Тем не менее, мы должны были считаться с перспективой, что отчаявшиеся жители найдут, наконец, козла отпущения. И из-за отсутствия Мясника именно на этом козле отпущения выместят свой страх и своё отчаяние. Ну и если нам придётся исполнять эту неблагодарную роль, нас сначала убьют, и только потом задумаются, сколь ужасные последствия принесёт этот поступок им самим, их семьям и всему городу. Ибо Святой Официум никогда не спускал преступлений, совершённых в отношении своих служителей, и в таких случаях предпочитал быть слишком суровым, чем слишком милосердным.

Я был уверен, что мастер Кнотте с удовольствием дал бы дёру из города, но это повлекло бы за собой необходимость возврата полученного от маркграфини аванса, чего ему не позволяла сделать ни жадность, ни тот простой факт, что все деньги он уже успел промотать. А может, в нём даже остались какие-то последние остатки профессиональной гордости, которая говорила ему, что побег скомпрометирует как его самого, так и весь Святой Официум?

Мастер Альберт выглядел не лучшим образом. Он всегда был жирным как свинья, но многодневное неумеренное пьянство сделало его лицо болезненно опухшим. Под его глазами были круги, а руки дрожали. Честно говоря, тяжёлый мне выпал крест, что именно моим начальником должен был стать человек, чья смекалка была прямо пропорциональна нравственности (а нравственность его была весьма невысока, и не было, наверное, дня, чтобы он не развлекался с проститутками).

Кнотте налил вина себе в кубок, проливая часть напитка на стол. Через некоторое время он затуманенным взглядом уставился в красную лужу на столе, так, словно не очень понимал, откуда она там взялась.

Наконец он поднял на меня глаза.

– Что будем делать, парень? – В голосе мастера Альберта впервые за всё то время, что я его знал, звучала беспомощность.

Ба, если бы я знал, что нам делать! Конечно, мы могли начать аресты знакомых, друзей или соседей убитых девушек, надеясь, что нам повезёт, и чьи-то показания приблизят нас к раскрытию дела. Но разве подобные аресты успокоили бы настроения в городе? Я вовсе не был в этом уверен. Однако они, безусловно, разгневали бы маркграфиню, особенно при том, что они должны были касаться людей из её окружения. А ведь госпожа фон Зауэр нанимала господина Кнотте не для того, чтобы тот вместо профессионального расследования начал хаотичную охоту или громогласную травлю. Кого-нибудь в ходе этой травли мы бы изловили, но точно ли это был бы Мясник?