Яцек Пекара - Я, инквизитор. Башни до неба.

Корчмарь угодливо рассмеялся.

– Конечно, мастер, всё сделаю, как надо, в два счёта.

– Ну вот! – Я ткнул его указательным пальцем в нос.

Я признаю, что изобрёл не особенно утончённую месть, а только такую, на которую в данный момент был способен. По крайней мере, попорчу Кнотте немного крови и, возможно, немного спутаю его планы на сегодняшний вечер. Поскольку о Кнотте можно сказать много плохого, но обоняние у него чувствительное. Казалось, ему не мешает запах собственного пота или фекалий, но я помнил, как однажды он, наверное, с час измывался надо мной, что изо рта (пасти, как он любезно выразился) у меня воняет, словно из свежераскопанной могилы. Что, конечно, ни на крупицу не соответствовало истине.

– Ах да, мастер! – Воскликнул трактирщик, видя, что я ухожу. – Вы уж сообщите мастеру Кнотте, что позавчера с самого утра я отправил гильдейской почтой письма, которые он мне передал. Дойдут надёжно и без промедлений, как он и велел.

– Какие письма?

– А мне-то откуда знать? – возмутился он. – Разве я чужие письма читаю? Да ещё, не приведи Бог, его милости инквизитора?! Да он бы ремней из меня приказал нарезать!

– Святая правда. Сами ему сообщите, потому что я сегодня его уже не увижу. Хотя, впрочем, почему вы до сих пор ему не сказали?

– Как же нет? Говорил, два раза, – сказал жалобным тоном корчмарь. – Но ваш учитель не запомнил, и ещё меня же и вздул за задержку. Скажите ему, по милости своей, может быть, ваши слова он запомнит. Позавчера. На самом рассвете. Прошу вас...

Я вздохнул и покивал головой, ибо, как видите, не только я нёс крест господень в лице этого идиота.

– Сделаю всё, что смогу, – буркнул я.

Я на секунду задумался, что это за письма и кем мог быть адресат Кнотте, но не собирался об этом спрашивать ни его самого, ни трактирщика. В конце концов, это не моё дело, да и хоть бы он послал и тысячи писем, это не помогло бы нам в решении загадки Мясника.

Следующая неделя выдалась не из приятных. Мастер Кнотте, правда, часто пил и обжирался при дворе маркграфини, так что у меня не было оказии с ним встречаться, но когда я на него натыкался, он относился ко мне как Геракл к содержимому авгиевых конюшен. Вдобавок я должен был отпустить владельца комнатушки, в которой был найден труп Екатерины Кассель, поскольку даже сверхъестественному идиоту было ясно, что он не имеет ничего общего с убийствами. С ним, впрочем, не случилось ничего плохого, кроме того, что ему пришлось провести несколько ночей в холодной камере. Может даже, в этой камере он провёл время приятнее, чем в обычной квартире, ибо в городе царила такая жара, что жить не хотелось. Я не встречал человека, который не надеялся бы на дождь, не было никого, кто с проклятиями не вглядывался бы в безоблачное, светло-лазурное небо. Жара, как обычно, также вызвала прямо неслыханную интенсификацию всевозможной вони. Воняли люди, воняли их дерьмо и моча, воняла выброшенная ими еда. К соседней красильне и кожевне подходили только те, кто не мог этого избежать, и те, чьи ноздри, казалось, были равнодушны ко всем внешним раздражителям. Насколько я знал, в первые недели люди искали прохлады в протекающей через центр города реке, но уже через несколько дней над всей поверхностью воды (добавим, не слишком большой поверхностью, поскольку река превратилась в озерцо, состоящие из мелких луж) возносился невыносимый смрад гниющих отходов.

– Что за времена, что за времена, – жаловался наш корчмарь. – Сколько живу, не видел такой жары. Вы знаете, это уже одиннадцатая неделя с тех пор, как упала последняя капля дождя!

– На всё воля Божья, – ответил я.

Я находился в достаточно привилегированном положении, так что, по крайней мере, мне не приходилось выстаивать в очередях к колодцу. Ибо в городе большинство из них уже пересохли, а к тем, что ещё действовали, выстраивались толпы. К счастью, я просто приказал трактирщику, чтобы он обеспечивал нас водой, и меня не интересовало, как он этого добьётся, до тех пор, пока я каждый вечер видел результат в виде наполненной до краёв бочки.

– Заболеваете вы от этого мытья, господин инквизитор, – покачал он головой, с отвращением глядя на зеркало воды. – Разве вы не знаете, что вода освобождает поры, через которые потом проникают вредные миазмы, вызывающие лихорадку? О-ох, говорят даже, что всякая зараза и моровые поветрия - это вина слишком частого купания...

– Ну-ка, ну-ка, а вы откуда набрались подобной мудрости?

– Многие врачи так говорят. Жил тут у меня один такой, что даже капли воды боялся будто худшего кощунства. Пот, говорил, и грязь покрывают нашу кожу, словно естественным панцирем, благодаря которому стрелы болезни не проникнут к телу, – он прикрыл глаза и произнёс этот тезис с таким пафосом, что я был уверен, что он цитирует своего бывшего арендатора.

– Как понимаю, тот доктор пах не слишком приятно?

– Зато здоров был как бык, пока не помер!

– И от чего же он умер?

– А я почём знаю? Кашлял, кашлял, пока до смерти не закашлялся. Но ни одна хворь его не брала! Только тот кашель...

– Вы посмотрите... – Я покачал головой.

– Говорят также, прошу прощения, что чистое тело и чистая одежда скрывают нечистую душу.

Я только вздохнул и прогнал его из комнаты, чтобы не мешал и не портил мне ванну подобными комментариями и советами. Не то, чтобы я не слышал их раньше, как и остроумного замечания, что правоверному христианину в жизни достаточно одной купели, да и то во время таинства святого крещения.

Как я уже упоминал, расследование не сдвинулось даже на шаг, зато в городе бушевали всё более и более абсурдные слухи. То кто-то видел оборотня, мелькавшего под стенами и воющего на полную луну, то кто-то наблюдал за гигантской фигурой в кожаном фартуке, которая брела серединой улицы, таща за собой двуручный топор, жутко скрежещущий по мостовой, а кто-то другой снова увидел в вечерних сумерках крылатого демона, сидящего на церковном шпиле. И этот демон алчным взглядом рассматривал проходящих внизу людей.

– Откуда вы знаете, что взгляд демона был алчным? – Спросил я человека, рассказывающего эту историю, и задрал голову. – Как вы могли это увидеть в сумерках?

– Его зенки пылали багрянцем столь огненным, что, казалось, он рождался в самой глубине адской бездны! – Воскликнул тот.

Я перевёл взгляд с церковной башни на пухловатое, покрасневшее лицо.

– Вы поэт?

– Нет, ещё нет, –вдруг смутился он. – Но я стараюсь, потому что моя невеста...

– Хорошо, хорошо. – Я похлопал его по плечу. – Благодарю вас за информацию.

Итак, за проведением точно таких же или подобных бесед пролетал день за днём. Но я не пропускал ничего, старался быть везде и общаться со всеми, даже если собеседник казался королём идиотов либо принцем лгунишек. Я также допрашивал однажды мужчину, который подстрелил из арбалета фигуру, влезающую через окно в спальню жены, но оказалось, что это не Мясник, а любовник его супруги. Впрочем, он и сам не знал, радоваться этому событию или нет, ибо любовник оказался давним другом семьи. Я, однако, не жалел посвящённого этому идиотизму времени. Если что, будет ясно, кто пытался выследить убийцу, а кто жрал, бухал, трахал шлюх и пердел в подушки.