Яцек Пекара - Я, инквизитор. Башни до неба.

– Какая идея? – Спросил он без особого интереса, и я был уверен, что он по-прежнему погружён в размышления о своём изобретении и о том, как это изобретение осталось невостребованным из-за плохих людей.

– Представляю себе, как Юстас из Кёльна готовит целый спектакль. Эти ликующие толпы, ожидающие каждого его жеста и каждого его слова. Ага, Курт, а ты знаешь, что госпожа маркграфиня, безусловно, пожелает, чтобы ты служил ему в качестве помощника? Чтобы часть его славы досталась и тебе.

Его аж затрясло.

– Не дождётся! – Зарычал он. – Никогда. Даже если меня самого колесом изломают! Никогда!

– Приказ есть приказ, Курт. А с госпожой маркграфиней не поспоришь. Ты и сам знаешь лучше меня.

Злость и гнев покинули его в мгновение ока. Он снова повесил голову.

– К чёрту всё. Уйду. На все четыре стороны. Поищу хороший город и хороших людей. Может, приютят сироту...

Вы только посмотрите, а наш палач был сентиментальной натурой! Может, не настолько сентиментальной, чтобы переживать о судьбах казнимых и истязаемых людей, но хотя бы настолько, чтобы сокрушаться о собственных невзгодах.

Я наклонился над столом и приблизился к палачу так, что его взъерошенная грива защекотала мне нос. Я решил пойти в лобовую атаку.

– А если бы казнь не состоялась? – Зашептал я. Некоторое время мне казалось, что он меня не услышал.

Но потом, когда мне пришлось повторить вопрос, палач отшатнулся и поднял голову.

– Как это: не состоялось? – Он посмотрел на меня отупелым взглядом. – Как это?

– Представь себе, Курт. Юстас из Кёльна прибывает в город, уже готовится к триумфу, а что оказывается здесь? Оказывается, осуждённый умер в камере. И Юстас возвращается с поджатым хвостом, словно побитый пёс.

– Ба-а! – Бородатое лицо моего собеседника просияло. – Вот это было бы дело! Но Нейман не умрёт. – Он махнул рукой. – Здоровый, гад, словно бык, хоть с виду и не скажешь.

– Он ведь всегда может заболеть, не так ли? Нынче люди всё чаще болеют, Курт. Ты не замечал?

– Да как-то нет. – Он почесал лоб.

Что ж, всё свидетельствовало о том, что в моём собеседнике я не найду партнёра, мигом схватывающего недомолвки и намёки. В этом случае я должен был, как видно, применить более прямой способ коммуникации.

– Что, например, если бы случилось так, что кто-нибудь помог ему заболеть? – Я сильно выделил слова «кто-нибудь» и «помог».

– К-как это? – Прищурился он.

«Матерь Божья Безжалостная!» – Закричал я мысленно. Да по сравнению с этим человеком даже Полифем показался бы существом, наделённым живым умом и прирождённым остроумием.

– Ну, а если бы он чем-то отравился? – Спросил я с отчаянием.

– Да чем у нас отравишься? – Он пожал плечами. – Он ведь получает один хлеб с водой, да и то мало ест, потому что челюстями двигать не шибко может.

Я прикрыл глаза и задумался, что ещё я могу сделать, чтобы направить мысли палача на правильный путь.

– Куплю нам ещё пива, – решил я наконец.

– Ох, мастер, вы очень добры, – воодушевился он.

Когда я вернулся, я быстро разлил пиво по кружкам и в этот раз тоже выпил до дна.

– Даже в воду может попасть что-то, что повредит человеку, – сказал я. – Или представь себе, что кто-то заинтересован в том, чтобы подсыпать ему какой-нибудь... – я хотел сказать «дряни», но решил поставить вопрос яснее ясного, – какой-нибудь яд.

– А! – Он уставился на меня. – Ага!

Ну наконец-то, мысленно вздохнул я с облегчением, поскольку предположил, что сейчас тяжёлый воз его смекалки начал катиться по вязкой дорожке его воображения. И, даст Бог, докатится до принятия решения.

– Ну да. – Он стукнул костяшками пальцев по столешнице. – Если бы он сдох, не было бы казни. Если бы не было казни, Юстас бы зря сюда приехал. А я... А я... – Он улыбнулся так широко, что я смог рассмотреть его почерневшие коренные зубы. – Всё стало бы как раньше!

«Разве не это я битый час пытаюсь тебе втолковать, осёл?!» – Хотел закричать я, но сдержался.

– О том и речь, Одиссей! – сказал я с чувством.

Ясное дело, он не понял моей шутки, но и я, честно говоря, даже не собирался ему её объяснять.

– Только где бы взять яд... – Он почесал висок. – А если госпожа маркграфиня... – Гримаса страха исказила его лицо.

– Я знаю отраву, которая не оставляет никаких следов. Тот, кому её подсыпали, начинает кашлять и умирает, а все думают, что он подавился. Достаточно насыпать щепотку в воду, она без вкуса и без запаха...

Шерскен, правда, лучше было смешивать с вином, потому что яд не растворялся в жидкостях до конца и оставлял небольшой осадок и придавал железистый цвет воде. Но, во-первых, в этом случае жертва получит отравленный напиток не в хрустальном фужере, а в какой-нибудь грязной глиняной кружке, где мелкий осадок шерскена будет наименьшей проблемой, а во-вторых, никто не будет исследовать ни посуду, ни остатки воды. А если бы я сказал Курту, что это должно быть вино, он тут же начал бы задаваться вопросом, каким образом доставить напиток в камеру, чтобы не возбудить ничьих подозрений.

– Вы что, хотите мне продать такую отраву? – Он бросил на меня взгляд, который, наверное, по его мнению, должен был быть хитрым.

– Нет, Курт, я не хочу продавать тебе этот яд. Я хочу тебе его подарить.

Он уставился на меня. По-видимому, он ожидал, что я назову цену, и мы сразу начнём торговаться. А тут такой сюрприз.

– Почему это?

– Потому что я искренне тебя полюбил, и не могу вынести, что такой хороший человек и выдающийся мастер палаческого цеха терпит смертельную обиду. И несправедливость. Если ты иногда вспомнишь меня в молитве, Курт, мне будет этого довольно.

– Я не часто молюсь, – признался он с видимым с первого взгляда замешательством.

– Не беда, не беда, – быстро сказал я, боясь, что разговор перейдёт на обсуждение духовной жизни палача, а на такой ход дела у меня не было ни времени, ни желания.

Я вытащил из-за пазухи мешочек, в котором находилась идеально отмеренная доза шерскена. Как раз такая, чтобы практически мгновенно лишить жизни одного человека. Я вложил этот мешочек в широкую ладонь палача.

– Убери и никому не показывай, – приказал я. – Найди способ насыпать порошок Нейману в воду, и Юстасу нечего будет делать в твоём городе.

– В моём городе, – повторил он через некоторое время медленно, чётко и с большим удовольствием. – Да! Так я и сделаю, как Бог свят!

Признаюсь, что я немного опасался, вручая столь деликатное дело в руки человека столь невеликой смекалки, но я надеялся, что он взамен на это обладает чем-то вроде врождённой хитрости. В конце концов, он был городским палачом в таком большом городе, как Лахштейн, так что он, наверное, не мог быть полным идиотом.

Мы возвратились в Кобленц, и в течение нескольких следующих недель я не встречал мастера Кнотте. Я только знал, что он оставил обо мне хвалебный отзыв, что означало, что я не буду иметь никаких проблем с получением повышения, и, тем самым, с началом жизни настоящего инквизитора.