Брендон Сандерсон - Путь королей

— Я не позволю своему сыну так со мной себя вести.

— Но позволяешь всем остальным? Отец, почему? Когда они что-то о тебе говорят, ты молчишь. Но стоит мне или Ренарину сделать хоть шажок в ту сторону, которую ты считаешь неприличной, нас ждет мгновенный выговор! Все могут лгать, а я не могу говорить правду? Неужели твои сыновья так мало для тебя значат?

Далинар застыл, словно получил пощечину.

— Отец, ты нездоров, — продолжил Адолин. Часть его понимала, что он зашел чересчур далеко и говорит слишком громко, но внутри у него все так и кипело. — Хватит ходить вокруг да около! Ты должен прекратить выдавать все более неразумные объяснения, чтобы обосновать свои промахи! Я знаю, это трудно принять, но иногда люди просто стареют. Иногда разум перестает нас слушаться. Я не знаю, что пошло не так. Возможно, все дело в том, что ты винишь себя в смерти Гавилара. Эта книга, Заповеди, видения… может, это все попытки отыскать выход, искупить вину, я не знаю. То, что ты видишь, не реально. Твоя жизнь превратилась в игры разума, в попытку притвориться, что все это и вовсе не происходит. Но я скорее отправлюсь прямо в Преисподнюю, прежде чем без единого возражения позволю тебе развалить весь наш Дом!

Последние слова он почти прокричал. Они разлетелись эхом по большой комнате, и Адолин понял, что его сотрясает дрожь. Никогда за всю свою жизнь он не говорил с отцом так.

— Думаешь, я сам об этом не догадываюсь? — спросил Далинар, и голос его был холоден, а взгляд суров. — Все, о чем ты только что кричал, я обдумал не меньше десяти раз.

— Тогда, наверное, стоит подумать еще пару раз.

— Я должен верить в себя. Видения пытаются донести до меня что-то важное. Я не могу объяснить, откуда берется моя уверенность. Но я знаю, что чувствую.

— Ну да, тебе так кажется, — раздраженно фыркнул Адолин. — Разве ты не понимаешь? Ты именно это и должен чувствовать. Люди с радостью готовы замечать лишь то, что хотят заметить! Только посмотри на короля. Он видит убийцу в каждом темном углу, а потертый ремень у него превращается в изощренное покушение на убийство.

Далинар молчал.

— Иногда простые ответы — самые правильные! — воскликнул Адолин. — Подпруга короля всего лишь износилась. А ты… ты видишь то, чего на самом деле нет. Извини.

Они посмотрели друг другу в глаза. Адолин не отвел взгляда. Не мог.

Далинар отвернулся от него:

— Оставь меня, пожалуйста.

— Хорошо. Отлично. Но я хочу, чтобы ты обо всем подумал. Я хочу, чтобы ты…

— Адолин, убирайся.

Юноша стиснул зубы, но повернулся и гордо ушел.

«Я не мог больше молчать», — думал он, покидая Галерею.

Но это ничуть не уменьшило боли от собственных слов.

Семь лет назад

— Все у них сикось-накось, — сказал женский голос. — Режут людей, чтобы пялиться на те штуки, которые Всемогущий скрыл не без причины… Нельзя так!

Кэл застыл в переулке между двумя домами. Небо у него над головой было тускло-серым; на некоторое время пришла зима. Приближался Плач, и Великие бури случались нечасто. Пока что для растений было слишком холодно, чтобы наслаждаться передышкой; камнепочки проводили зимы, свернувшись внутри своих панцирей. Большинство живых существ впали в спячку, ожидая возвращения тепла. К счастью, сезоны обычно длились всего лишь несколько недель. Непредсказуемость. Так устроен мир. Только после смерти все неизменно. По крайней мере, об этом твердили ревнители.

Кэл надел толстую стеганую куртку из дыродревесной ваты. Ткань, выкрашенная в темно-коричневый цвет, царапала кожу, но согревала. Он поднял капюшон и спрятал руки в карманы. Справа от него располагалось жилище пекаря — семья спала в треугольном чулане в задней части дома, за магазином. Слева от Кэла находилась одна из таверн Пода, где в зимние недели лависовый эль и пиво-грязючка текли рекой.

Поблизости болтали какие-то женщины.

— Ты же знаешь, он обокрал старого градоначальника, — сказала одна, стараясь говорить тихо. — Целый кубок сфер взял. Лекарь утверждает, это подарок, но он там был один, когда градоначальник умер.

— Я слышала, у него есть документ, — возразил первый голос.

— Несколько глифов. Это не настоящее завещание. И чья рука написала эти глифы? Да сам лекарь и написал. Спорим, там не было ни одной письмоводительницы, чтобы выполнить волю градоначальника. Ты послушай меня. Все у него сикось-накось.

Кэл стиснул зубы, борясь с желанием шагнуть вперед и показать женщинам, что он их слышит. Но отец бы этого не одобрил. Лирин всячески избегал споров и столкновений.

Но так бы поступил отец, а не сам Кэл. И потому он вышел из переулка, прошел мимо нанны Терит и нанны Релины, которые сплетничали у входа в пекарню. Терит, жена пекаря, полная женщина с курчавыми темными волосами, как раз излагала новый злобный слух. Кэл бросил на нее суровый взгляд и с удовольствием увидел в ее карих глазах замешательство.

Кэл пересек площадь, осторожно обходя покрытые льдом лужи. У него за спиной сплетницы поспешно удалились в пекарню и захлопнули дверь.

Удовлетворение быстро растаяло. Почему люди вечно болтают чушь о его отце? Они называли его ненормальным, однако сами бросались покупать охранные глифы и обереги у странствующих аптекарей или торговцев удачей. Да смилостивится Всемогущий над человеком, который делает что-то по-настоящему полезное!

Все еще разгоряченный, Кэл прошел несколько кварталов, направляясь туда, где его мать, в длинном коричневом пальто, забравшись на раскладную лестницу, аккуратно постукивала по карнизу дома, в котором располагался Городской совет. Хесина обычно собирала свои волосы в хвост, а потом повязывала на голову платок, но сегодня поверх платка надела вязаную шапку.

Предметом ее забот были похожие на сосульки каменные наросты, что образовались по краям крыши. Во время Великих бурь с неба лилась вода с высоким содержанием крема. Если крем не убирали, он постепенно затвердевал и превращался в камень. От буревой воды, что капала с карниза, на домах вырастали сталактиты. Их надо было регулярно сбивать, иначе крыша так тяжелела, что могла обрушиться.

Хесина заметила его и улыбнулась; ее щеки раскраснелись от холода. У матери Кэла было узкое лицо с изящным подбородком и пухлыми губами — она считалась красивой женщиной. По крайней мере, Кэл ее такой считал. Уж точно красивее жены пекаря.

— Отец уже отпустил тебя? — спросила она.

— Отца все ненавидят, — вырвалось у Кэла.

Мать вернулась к работе.

— Каладин, тебе тринадцать. Ты достаточно взрослый, чтобы не говорить таких глупостей.

— Это правда, — упрямо сказал он. — Я только что слышал, как две женщины сплетничали. Они болтали, что отец украл сферы у светлорда Уистиоу. А еще, что отцу нравится резать людей и поступать сикось-накось.