Елена Кутузова - Пленница Белого замка

— Для них в моем доме поставлены другие. Лабиринт — это так, баловство. О, а вот и Вад Ромери.

Второй гость оказался полной противоположностью эльт Иношу. Высокий, тощий и странно гибкий. Словно у него костей не было. Черные волосы слиплись от помады и сосульками падали на лоб, а на затылке забавно топорщилась косичка, увенчанная бархатным бантом. Одежду он предпочитал темную, отчего смуглая кожа казалась гораздо бледнее, чем на самом деле.

После представления Вад Ромери вежливо поклонился, и тут же потерял ко мне интерес. Беседуя с эльт Нараном, вел себя так, будто меня и не существовало.

— Арди, какую новость я тебе принес! Помнишь, ту бутылку сиосского, которую Ранд тебе продавать отказался?

— Конечно, помню. А что, передумал?

— Угадал. Но давай потом, там Шене явился.

Шене эльт Шеор казался самым обыкновенным мужчиной. Крепкий, невысокий. Серые глаза внимательно осмотрели меня с ног до головы. Рука с аккуратно подстриженными ногтями едва прикоснулась к моим пальцам, губы чуть заметным касанием наметили вежливый поцелуй. Потом Тень Смертельной Любви стеснительно улыбнулся и пятерней взъерошил короткие русые волосы.

— Рад познакомиться. Надеюсь, мы станем друзьями.

— А куда же вы денетесь! — хрипло рассмеялся эльт Наран. — Хватит на пороге торчать. Там Вад мне что-то интересное приготовил.

— Опять вино? Ну, пойдем. Леди, вы позволите? — и Шене эльт Шеор протянул руку.

Ранее прибывшие гости уже освоились, и теперь ждали нас в зале. Шене извинился и исчез на несколько минут.

А эльт Наран с порога кинулся к крохотному столику, который украшала кривая бутылка мутно-зеленого стекла.

— Но это же не сиосское!

— Нет. Из Лиграса.

— Вижу! Южный предел. Вад, ты пролил бальзам на мою израненную душу!

Эльт Наран чуть не обнимался с бутылкой. Ребенок! Даром, что из Первых! Пожалуй, пора обедать, пока до поцелуев не дошло.

— Господа, прошу к столу!

Вампиры оживились и перешли в столовую.

Стол под белой скатертью айсбергом возвышался в центре комнаты. На нем, чередуясь с высокими свечами, в широких фарфоровых вазах источали пряный аромат снежные лилии. Белые цветы с серебристой окантовкой лепестков гармонично сочетались с фарфором и серебром столовых приборов. Просто удача, что они росли недалеко от жилища вампира.

Таргет, в ливрее Дома Наран стоял у входа в зал. Как только гости расселись, он по моему знаку вынес из кухни первое блюдо — кабанью ногу в меду. Соусы, паштеты, зелень и овощи мы расставили заранее. Каждый самостоятельно мог брать то, что ему по вкусу. Недопустимая вольность для торжественного застолья, но при встрече друзей вполне приемлемо. Особенно, если слуг не хватает.

Вино выбирал сам эльт Наран. Заранее принес бутылки из погреба, и, не стирая пыль и паутину, поставил на небольшой столик. Теперь же с важным видом аккуратно выдернул пробку и осторожно, тонкой струйкой перелил вино в специальный узкогорлый хрустальный сосуд. Декантер, так он его назвал. И только после этого разлил густую жидкость в серебряные кубки.

Кабана гости оценили, и Таргет, убрав остатки, принес фаршированных орехами каплунов и мясной пирог. К каждому блюду эльт Наран открывал свой сорт вина и переливал в разные по форме декантеры. Дело, видимо, очень ответственное, потому что на лбу вампира выступали капли пота.

И только, когда Таргет подал сыр, эльт Наран достал кинжал. Я привычным жестом обнажила запястье.

В этот раз кровь он собирал в особый кувшин. Взял больше, чем обычно. Разбавлять не стал. А я, сославшись на слабость, покинула общество. Даже бессмертному стоит держаться подальше от пьяных вампиров.

Переодевшись, я отправилась в библиотеку. Прошла вдоль полок, выбирая. Читать можно было все подряд, но уходить из пропахшего пылью, пергаментом и чернилами помещения не хотелось. С другой стороны, что мне мешает остаться? Свечей хватит, пюпитры для чтения и письма есть, столов тоже достаточно. Может, попробовать разобрать самые древние свитки? А заодно и переписать некоторые, пока совсем в труху не рассыпались. Но бумага не годится — слишком хрупкая. Где-то я видела чистый пергамент.

Для пробы выбрала папирусный свиток. Осторожно, задержав дыхание, попыталась разложить его на столе. Пересохший папирус трескался, осыпаясь трухой. Разбирала понемногу, почти по строчке. В свете свечи они были едва видны. Но с первых же слов стало ясно — мне попалось весьма интересное произведение.

Внимайте мне, читающие эти строки, и потом не говорите, что я не предупреждал! Я, Рахьямо Шаампир, сын Манбиха, поведаю вам о проклятии, которое наслали на род людской огненные демоны преисподней.

Праведными стали люди, уста их не извергали гнусных слов, руки не творили нечистых дел, а в сердцах воцарился мир и покой. Видя такое, опечалился злобный демон Равшах, отец тысячи недугов и армии суккубов и инкубов, что крадут у слабых людей душу. Опечалился, а потом и разгневался. В ярости затопал ногами, и содрогнулась земная твердь. Зарычал он, и зловонное дыхание его и слюна его лавой вырвались из преисподней, сжигая людей. А потом расцарапал демон лицо свое, и капли крови, превратившись в черные валуны, усеяли землю.

И так страшны они были, что сами боги не могли вынести вид камней. Солнце спрятало лик свой в облаках, а луна завернулась в вуаль, сотканную ночным мраком. На род же людской опустилась тьма.

Внимай, читающий эти строки, ибо я, Рахьямо Шаампир, сын Манбиха, поведаю вам только правду, и не омрачит уста мои ложь!

Прилетели песчаные бури, а на их крыльях примчался мор. Не было семьи, где не оплакивали умерших, не осталось человека, не тронутого горем. Землю устилали мертвые тела, и вой ветра заглушал людские стоны и плач. И когда их десяти живущих остался один, вняли боги мольбам несчастных.

Скинула Луна покрывало, а Солнце развеяло тучи. Звезды засияли, что было сил, а Богиня-Мать иссушила груди, отдав все молоко свое на борьбу с проклятьем. Сто дней и сто ночей пытались боги отвести проклятие. А на сто первый, когда не осталось надежды, заплакала Луна, оросили слезы ночного светила землю, и превратились в жемчужины невероятной красоты. Говорят, и в наши дни ловцы достают их из пучины далекого Южного моря. И хранятся они, как величайшее чудо, в сокровищницах могучих правителей. За каждую платят алмазами и золотом, и по весу золото и алмазы превышают ту жемчужину в десять тысяч раз. Но купить её невозможно, ибо кто в своем уме отдаст такое чудо, благословение светлой Луны?

И говорю вам я, Рахьямо Шаампир, сын Манбиха, что растаяли в волшебных слезах Луны все проклятые камни, как соль, брошенная в воду. А те, что остались целы после чудесного омовения, посветлели, и уподобились снегу, который украшает священные вершины Сверкающих гор.