Рина Белолис - Ведьма при дворе [СИ]

— А я не говорю о себе. Скорее о тебе.

— Заха́ри, ты что, навеселе? — и как я не заметила этого раньше. Но теперь, когда я всё-таки решила посмотреть в его глаза, всё стало ясно и без слов. Они были красными, а, значит, кто-то решил пригубить ракии. Но каков повод? Насколько мне было известно, он не пьёт.

— Да, — он сознался абсолютно честно. Что же, хотя бы честно.

Ничего не отвечая, я подошла к своему столу и извлекла из сумки одно из зелий, после чего ринулась назад, к бастарду. Понимая, что отрезвлять его нужно немедля, а в войне с ракией хороши все средства, я схватила его за покрывшийся щетиной подбородок и вылила в открывшийся рот несколько капель содержимого.

Он вздрогнул. Сначала руки стали развиваться так, будто он ими не управлял, а голос напоминал вой одинокого пса. Как и ожидалось, данная микстура действовала безотказно и была проверена не только на мужчинах из кабака в Чертоге, но и на принце Николае. Теперь и на Заха́ри, который, от бессилия рухнул на диван, с которого спешно поднялась Мая. Казалось, она подумала, что я решила отравить брата Его Величества, поэтому медленно, но уверенно направилась к двери.

Сложно сказать, почему я это сделала. Может потому, что в какой-то степени чувствовала, что должна. Если бы не этот мужчина — я бы до сих пор путалась в догадках о том, почему наследник престола должен стать ведьмаком. К тому же, теперь я точно знала, что происходит с Его Величеством. Если бы не мой визит к королю и не наш поход в храм — кто знает, сколько бы ещё мы плутали в этих дебрях. Но сейчас я во всеоружии и понимаю, что делать дальше.

— Ведьма, что ты мне дала?! — мой страж держался за голову, хотя, скорее всего, этот жест был продиктован привычкой. Насколько мне было известно, зелье убирает практически все признаки подобного состояния.

— То, от чего тебе стало лучше. Может, стоит всё-таки меня поблагодарить?

— Спасибо, — совсем неожиданно ответил он. Судя по всему, этот момент должен был стать эпохальным. Бастард, ненавидящий ведьм, поблагодарил ведьму. Впрочем, моя радость длилась недолго — на его лице вновь появилась самодовольная улыбка. — Но… Ты что же, снова оказываешь мне услугу за мою услугу, которая является моим долгом?

— Я просто не хочу быть кому-то чем-то обязанной.

— Но я дал слово. Я — твой защитник. Это моя обязанность.

— Заха́ри, я защищала себя сама почти всю жизнь. Поэтому я привыкла к «услуге за услугу», и, чем раньше отдаёшь долг — тем лучше. Во всяком случае, пока тот, кто оказал тебе услугу первым не придумал устрашающий откуп. Я не привыкла, что меня могут защищать потому, что это входит в чьи-то обязанности, — честность за честность. Всё как и полагалось.

— Прости, я забыл, что, чтобы до тебя дошло, с тобой должно что-то произойти, — он напомнил мне о своём предупреждении о дворце настолько любезно, что я уже начинала жалеть о своём поступке.

— Такой упрямый ненавистник ведьм как ты, например, — я хмыкнула, понимая, что дальнейший спор ничего не даст. Но разве это кого-то останавливало?

— Нет, что ты, я просто стараюсь не иметь с ними дел, но, благодаря одной из них, я встречаюсь с магией слишком часто.

— Будто о том, что тебе предстоит опекаться ведьмой ты узнал только когда я ступила на порог дворца! — он начинал выводить меня из себя, но я старалась держаться спокойно.

— Нет. Но я этого не выбирал! — он оскалил зубы так, словно хотел на меня напасть. Его одолевала настоящая ненависть и, чтобы судить об этом, не нужно было обладать даром. Он смотрел прямо на меня, прямо в мои глаза. Казалось, он хотел меня запугать. — Знаешь, мне ведь никто не говорил «Заха́ри, для тебя есть работа, ты должен присматривать за ведьмой, но ты, конечно, можешь отказаться, если ты так не любишь ведьм». У меня не было выбора. Как ты понимаешь, решения короля не оспариваются. И, уж если мы с тобой в одной лодке, прекрати говорить о том, чего не знаешь!

Я видела в нём не только ненависть. Я ощущала, что его страх перерастал в непонятную мне обиду, словно я задела все те чувства, которые у него были. Казалось, ещё немного — и он использует свой меч по назначению. И в этом случае огонь мне не поможет. Стоило его успокоить. Что я могу сделать? Что может стать для него успокоительным? Зелье он сейчас не примет, а наши с ним разговоры всегда сводились к перепалкам, и я не знаю ничего, что могло бы его остановить. Или же…

— Хорошо, — я выдержала паузу, стараясь не думать о том, как сейчас опасен его гнев в первую очередь для меня. Но я всё ещё не верила, что такая мысль может прийти ко мне в голову. Что же, когда хочется жить, можно сделать многое. — Я понимаю, что ты не любишь ведьм. Особенно твою жизнь испортили две из них. Я и моя мать. Заха́ри, я знаю о тех пятнадцати днях, которые тебе довелось пережить. В тот момент произошло то, что, скорее всего, оставило отпечаток на твоей душе. Но ни моя мать, ни я не знаем, чем могли тебе навредить, ведь мы с ней даже не знали о твоём существовании. Поэтому, если тебе не сложно, объясни, почему ты не любишь нас. Почему ты считаешь нас врагами? Почему быть моим стражем для тебя — наказание?

— Наказание… — он вновь усмехнулся, но в этом жесте напоминал то, какой я была совершенно недавно. — Да, ты права. Уж и не знаю, откуда ты знаешь об этих пятнадцати днях, но ты явно не понимаешь, что произошло. Вы обе лишили меня всего, чего я достиг за всё это время. А было у меня многое. Воинское звание, например. Не каждый ведь заслуживает звание генерала. А я его заслужил.

— Но… Что произошло? — я задала вопрос, ощущая, как некоторое внутреннее спокойствие бастарда вновь окрашивается всеми цветами ненависти. Идея была ужасной. Всё же, стоило подождать, и, кажется, я выбрала не тот момент. Однако, разве я не имею права знать?

— Конец войны, — он улыбался так, будто за этой улыбкой скрывались слёзы. — Мы думали, что война продлится ещё полгода. Эмеральд — одно из самых непокорных королевств. Но потом приходит твоя мать и одним ударом подводит войну к концу. В тот день, когда я пребывал на посту генерала всего лишь пятнадцатый день.

— И всё? — чуть не вскрикнула я. Моё возмущение смешивалось с редчайшим непониманием и нежеланием принимать подобное. Причина ненавидеть меня и мою мать заключалась в том, что, благодаря ей, война закончилась раньше и генералы стали ненужными. Какой в этом толк? Неужели его гордость значит для него настолько много? Эгоист. Его волновало только его звание. Гордый, бессмысленно гордый эгоист, который не думал ни о людях, ни о чём-либо другом. Только о себе и о своих заслугах.

— Мы беспокоились только об интересах людей, — коротко ответила я, но всё же решила продолжить. — Они умирали сотнями, тысячами. Мы хотели, чтобы это прекратилось, чтобы матери дождались своих сыновей, а у ворон больше не было падали! Мы хотели мира. И, если хочешь войны только потому, что звание что-то тебе даёт, то посмею тебя огорчить!