Стивен Эриксон - Охотники за костями. Том 1 [litres]

Корабб потряс головой, чтобы отогнать это воспоминание и ужас, который оно в нём вызывало. Он шёл слева от Леомана – с обнажённой саблей – и воинственно хмурился на всякого подозрительного встречного. Синица шагала слева от Леомана, они то и дело задевали друг друга руками и тихо переговаривались. Наверное, обменивались словечками, сальными от похоти, так что Корабб даже радовался, что не мог подслушать. Либо так, либо они сговариваются, как бы его погубить.

– Опонны ведите меня, тащите её! – процедил он сквозь зубы.

Леоман повернул голову:

– Ты что-то сказал, Корабб?

– Я проклинал этот гнусный крысятник, о Мститель.

– Мы уже почти пришли, – проговорил Леоман с несвойственной ему заботой, отчего дурное настроение Корабба только усилилось. – Мы с Синицей обсуждали, что делать со жречеством.

– Правда? Вот это мило. Что ты имеешь в виду под фразой «что делать со жречеством»?

– Они не хотят уходить.

– Я не удивлён.

– Я тоже, но они уйдут.

– Это всё из-за богатства, – заявил Корабб. – Реликварии, иконы, винные погреба – они боятся, что как только окажутся на дороге, их сразу ограбят, изнасилуют и волосы из причёски повыдёргивают.

Леоман и Синица одновременно и странно посмотрели на него.

– Знаешь, Корабб, – проговорил Леоман, – по-моему, тебе лучше снять этот твой новый шлем.

– Да, – добавила Синица. – У тебя по лицу пот ручьём течёт.

– Я в полном порядке! – прорычал Корабб. – Это шлем бывшего Воителя. Но Леоман не захотел его принять. Хотя должен был. На самом деле я его храню только для него. В должный час он осознает необходимость сорвать его с моей головы и надеть, и мир снова выправится, да славятся все жёлтые и голубенькие боги.

– Корабб…

– Я в полном порядке, но нам лучше что-то сделать с этими старухами, которые нас преследуют. Я скорее на собственный меч брошусь, чем дам им себя поймать. «О-ох, какой миленький мальчик»! Хватит! С меня довольно!

– Дай мне этот шлем, – приказал Леоман.

– Как вовремя ты признал своё предназначенье, о Адъюнктогубитель!

Когда они добрались до храма Скалиссары, голова у Корабба гудела. Леоман решил не надевать тяжёлый шлем, даже когда вынул из него насквозь промокший подшлемник, – без которого тот всё равно оказался бы слишком велик. Ну, по крайней мере, старухи исчезли; более того, они шли по практически безлюдному кварталу, хотя и слышали гомон толпы на главных улицах: жителей выводили из города на западную дорогу, которая вела к приморскому городу Лоталу. Среди горожан царила паника, но уже было понятно, что бóльшую часть из четырёх тысяч воинов Леомана отправили на улицы, чтобы поддерживать порядок.

Семь малых храмов, посвящённых каждому из Семи Святых, окружали восьмиугольное здание, освящённое ныне во имя Королевы Грёз. К центральному входу вёл спиральный пандус, проходивший через маленькие, увенчанные куполами строения. Примыкающие к нему стены изуродовали дважды: сперва – когда перепосвящали храм малазанским богам вскоре после завоевания, а потом уже – во время восстания, когда мятежники напали на храмы и иноземное жречество, разгромили святилища и перебили сотни людей. Фризы и метопы, кариатиды и барельефы – всё было разрушено, изображения пантеона – осквернены, обезображены до неузнаваемости.

Все, кроме храма Королевы Грёз, поскольку укрепления делали его практически неприступным. К тому же Кораббу говорили, что Королева – загадочная богиня, да и культ её зародился вроде бы не в Малазанской империи. Богиня Прорицания отбрасывала тысячи отражений на тысячи людей, и ни одна цивилизация не могла назвать её полностью своей. Так что, побившись о стены храма дней шесть, повстанцы заключили, что Королева им как бы и не враг, а потом ушли восвояси. Желание и необходимость – так сказал со смехом Леоман, услышав эту историю.

Но всё равно, Кораббу эта богиня казалась… чужеземной.

– Что за дело, – спросил Корабб, – заставляет нас посещать этот храм?

Леоман ответил вопросом на вопрос:

– Помнишь ли, старый мой друг, как ты поклялся идти за мной, какое бы безумие я ни задумал?

– Помню, предводитель.

– Что ж, Корабб Бхилан Тэну'алас, вскоре твою решимость сдержать обещание ждёт тяжёлое испытание. Ибо я собираюсь поговорить с Королевой Грёз.

– С Высшей жрицей…

– Нет, Корабб, – перебил Леоман, – с самой богиней.

– Нелегко это – убить дракона.

Кровь оттенка зодиакального света продолжала растекаться по выгнутым булыжникам. Икарий и Маппо держались от неё на расстоянии, ибо не стоило касаться такого тёмного обетования. Ягг сидел на каменной плите, которая могла быть прежде алтарём, но теперь оказалась прижата к стене слева от входа. Воин опустил лицо в ладони и уже некоторое время молчал.

Маппо переводил взгляд с друга на огромный труп драконицы и обратно. И то, и другое его печалило. О многом в этой пещере стоило скорбеть: и об ужасном ритуальном убийстве, которое здесь произошло, и о потопе воспоминаний, накрывшем Икария, когда ягг увидел тело.

– Значит, остался лишь Оссерк, – проговорил Маппо. – И если он падёт, Путь Серка останется без правителя. Знаешь, Икарий, похоже, я вижу закономерность.

– Осквернение, – прошептал ягг, не поднимая головы.

– Пантеон становится уязвимым. Фэнера затащили в этот мир, а теперь Оссерк… сам источник его силы оказался под угрозой. Сколько иных богов и богинь оказались ныне в осаде, хотел бы я знать? Слишком долго мы держались в стороне от происходящего, друг мой.

– «В стороне», Маппо? Нет никакого «в стороне».

Трелль вновь посмотрел на мёртвую драконицу:

– Наверное, ты прав. Кто же сумел совершить такое? В драконе скрыто само сердце Пути, его источник силы. Но… кто-то одолел Соррит, загнал её под землю, в эту пещеру внутри небесной крепости, и прибил к чёрному дереву – давно ли это произошло, как думаешь?

Икарий не ответил, и Маппо шагнул чуть ближе к луже крови, а затем поднял взгляд, рассматривая массивный, тронутый ржавчиной железный шип.

– Нет, – пробормотал он через несколько мгновений, – это не ржавчина. Отатарал. Её сковали отатаралом. Но она ведь из Старших – и должна была справиться с его алчной энтропией. Не понимаю…

– Ветхое и новое, – бросил Икарий, и в его устах эти слова прозвучали проклятьем; ягг внезапно вскочил, лицо его было перекошено, взгляд – суров. – Ответь мне, Маппо. Расскажи, что ты знаешь о пролитой крови.

Трелль отвернулся:

– Икарий…

– Маппо, ответь.

Не сводя взгляда с аквамариновой жидкости, трелль молчал, онемел от бури противоречивых эмоций, вскипевшей в его сердце. Затем вздохнул:

– Кто первый окунул руки свои в этот губительный поток? Кто испил из него и тем преобразился? И как отатараловый шип повлиял на это преображение? Икарий, кровь эта осквернена…