Стивен Эриксон - Охотники за костями. Том 1 [litres]

Резчик покосился на Скиллару, которая скакала рядом с ним, низко склонив голову, почти спала в седле.

А она набирает вес. Ох, боги, это на наших-то харчах? Просто невероятно.

– Его безумие возвращается, – со страхом прошептала Фелисин. – Резчик, мне это не нравится…

– Дорога проходит вон там, – сказал он, указывая пальцем. – Видишь, расселину у вон того дерева? Разобьём лагерь у самой скалы, а завтра начнём подъём.

Вслед за Резчиком женщины поехали вперёд, пока не нагнали Геборика. Дестриант смотрел на скальный обрыв перед ними, тряс головой и бормотал что-то.

– Геборик?

Быстрый, лихорадочный взгляд.

– Это война, – заявил старик, а зелёное пламя плясало по его полосатым рукам. – Старые тянутся к путям крови. Новые провозглашают собственный закон. – Лягушачье лицо жреца скорчилось в жуткой гримасе. – Их нельзя – невозможно – примирить. Всё так просто, понимаете? Так просто.

– Нет, – ответил, нахмурившись, Резчик. – Я не понимаю. О какой войне ты говоришь? С малазанцами?

– Скованный, он ведь, наверное, был прежде из старых. Возможно, вполне возможно. Но теперь он благословлён. Он – часть пантеона. Он новый. Но кто же мы? Мы сами – от крови? Или склоняемся перед законом королей, королев, императоров и императриц? Скажи, даруджиец, записан ли закон кровью?

Скиллара спросила:

– Так мы будем ставить лагерь или нет?

Резчик посмотрел на неё, увидел, как женщина набивает трубку ржавым листом. Высекает искры.

– Пусть болтают, что хотят, – заявил Геборик, – но всем богам придётся выбрать сторону. В грядущей войне. Кровь, даруджиец, питается огнём, понимаешь? Но… но вкус её, друг мой, это вкус холодного железа. Ты должен меня понять. Я говорю о том, что примирить невозможно. Эта война – столько жизней потеряно, и всё – чтобы похоронить Старших богов раз и навсегда. Такова, друзья мои, сущность этой войны. Самая суть, и все их споры ничего не значат. С меня их довольно. С меня довольно всех вас. Трич выбрал. Он выбрал. Придётся выбрать и вам.

– Я не люблю выбирать, – протянула Скиллара, выпуская облачко дыма. – Что до крови, старик, этот закон ты никогда не сможешь усыпить. А теперь давайте выберем место для лагеря. Я устала, проголодалась и седлом задницу натёрла.

Геборик соскользнул с лошади, собрал поводья и направился к ответвлявшейся от дороги тропинке.

– В скале есть вымоина, – сказал он. – Люди разбивали там лагерь на протяжении тысячелетий. Почему бы и нам там не остановиться? Однажды, – добавил он погодя, – нефритовая темница разобьётся, и эти глупцы вывалятся наружу, задыхаясь в пепле собственных убеждений. И в этот день они поймут, что уже слишком поздно. Слишком поздно, чтобы хоть что-нибудь сделать.

Снова искры, Резчик обернулся и увидел, что Фелисин Младшая раскуривает собственную трубку. Даруджиец провёл рукой по волосам, прищурился от солнечного света, отразившегося от стены утёса. Он спешился.

– Ладно, – сказал юноша, беря лошадь под уздцы. – Давайте разобьём лагерь.

Серожаб поскакал следом за Гебориком, переползая с камня на камень, как разъевшаяся ящерица.

– Что он имел в виду? – спросила Фелисин, когда они с Резчиком повели лошадей по тропе. – Кровь и Старшие боги… Что такое Старшие боги?

– Ну, старые, по большей части, забытые. В Даруджистане есть храм, посвящённый одному из них. Он там, наверное, тысячу лет простоял. Этого бога звали К'рул. Последователи его давным-давно исчезли. Но, может быть, это и не важно.

Следуя за ними с поводьями в руке, Скиллара перестала слушать объяснения Резчика. Старшие боги, новые боги, кровь и войны, это всё её совершенно не интересовало. Ей хотелось только дать роздых ногам, утишить боль в пояснице и съесть в один присест всё, что только осталось у них в седельных сумках.

Геборик Призрачные Руки спас её, вдохнул в неё новую жизнь, и с тех пор в сердце женщины поселилось что-то вроде милосердия, не позволявшего просто отмахнуться от безумного старика. Его и вправду преследовали видения, а это и самую здоровую душу легко повергнет в хаос. Но что толку пытаться понять его бредни?

Боги – старые или новые – ей не принадлежали. А она – им. Они вовсю играли в свои игры Взошедших. Так, словно исход имел хоть какое-то значение, словно они могли бы изменить цвет солнца или голос ветра, будто могли заставить лес расти в пустыне, а матерей – любить своих детей настолько, чтобы оставлять их себе. Важны были лишь законы смертной плоти: потребность дышать, есть, пить, согреваться холодной ночью. А остальное… когда с губ слетит последний вздох, что ж, она ведь уже будет не в состоянии беспокоиться ни о чём: ни что будет дальше, ни кто умер, ни кто родился, ни крики голодных детей, ни жестокие тираны, что заморили их голодом, – ничто уже её не тронет. Это всё было, как поняла Скиллара, простые последствия равнодушия, плоды практичности, – и так будет в смертном мире до тех пор, пока не угаснет последняя искорка жизни. Боги там или не боги.

И это она была готова принять с миром. Иначе пришлось бы обижаться и злиться на саму вселенную. Иначе пришлось бы пойти тем же путём, что и Геборик Призрачные Руки, – и только посмотрите, куда это его привело. К безумию. Истина тщетности – самая суровая истина из всех, и для тех, кому хватало прозорливости её постичь, не было спасения.

А Скиллара уже побывала в небытии. И вернулась. И потому знала, что в этом муторном забытьи бояться нечего.

Как и сказал Геборик, каменное убежище скрывало следы многих поколений путников. Обложенные булыжниками кострища, рисунки красной охрой на выцветших стенах, груды битой посуды и растрескавшихся в огне костей. Глинистый пол ложбинки был утоптан до твёрдости камня бесчисленными ногами путешественников. Рядом тихонько журчала вода, и Скиллара заметила, как Геборик присел на корточки рядом с источником, его мерцающие руки застыли над тёмно-зеркальной поверхностью, словно он побаивался опустить их в прохладную жидкость. В воздухе над ним плясали белокрылые бабочки.

Он нёс с собой дар спасения. И это было как-то связано с зеленоватым мерцанием его рук, а также с призраками, что преследовали старика. Как-то связано с его прошлым и тем, что он увидел в будущем. Но он ведь теперь принадлежал Тричу, Тигру Лета. Невозможно примирить.

Скиллара приметила плоский камень, подошла к нему, чтобы присесть, вытянуть усталые ноги, и заметила, как округлился её живот, когда она откинулась назад, опираясь на руки. Глядя на этот грубый нарост на прежде изящной фигуре, женщина скривилась от отвращения.

– Ты беременна?

Скиллара подняла взгляд, посмотрела в лицо Резчику, улыбнулась тому, как осознание медленно укладывается у него в голове, как глаза его тревожно расширяются.