Сергей Тимофеев - Как Из Да́леча, Дале́ча, Из Чиста́ Поля... [CИ]

От Екима тоже утаил. Поведал буднично, съездил, мол, проведал. Задержался на день, и обратно. Ничего такого в дороге не видал. Лес - он везде лес, а люди живут - как везде живут. Тут особо и сказать нечего.

И потекла жизнь Алешки по-прежнему, в заботах да шалостях вперемежку. Забываться потихоньку стало приключение его. Будто было, а вроде и не было. Вот, скажем, как прошлогодний снег. Ан сколько прошло, примечать за собой стал, то, да не то. И работа вроде спорится, и на гулянье не из последних, а все одно, не по-прежнему. Раньше как было? Глянул на сделанное, и удовольствие почувствовал, а нонче - сделал, ну и сделал. А тут еще мать оженить его задумала. Это отец ненароком проговорился. Услышал про озорство очередное, да и махнул в сердцах: правильно, мол, мать говорит, женить тебя надобно, а то никак ветра в голове не избудешь. Узнал Алешка и кого в жены ему прочат - Миловзору, кузнецову дочку. Припоминать начал, так и затылок зачесал. Слов нет, девка хорошая, справная, и лицом мила, и статью... Чего там говорить, всем взяла. И на гулянье, все как-то рядышком оказывается. А коли не рядом, так все в его сторону посматривает.

Забеспокоился Алешка. Григорию с Потапом, ну, отцом Миловзоры, сговориться - только встретиться. Они друг дружку хорошо знают. Может, уже парой слов и перебросились. Алешке же жениться - нож вострый. Ему еще погулять хочется. Да и к хозяйству не прикипелось как-то. Вспомнил и про то, как к камню сходить собирался, порядок навести. Улучил время, наведался. Там все так и осталось, как оставил. То есть на полу кучей. Разбирать начал, развешивать, чует - по-иному сердце забилось. Хоть и не пришлось мечом помахать, а как взял его в руки, будто друга после разлуки долгой встретил...

Долго потом на камне просидел, - ноги поджал, руки на колена, голову на руки. Беспокойство внутри какое-то, а отчего - не понять.

Обратно побрел, Екимку встретил. Тот коня к озеру водил. Разговорились, на бревнышко поодаль воды пристроились. Видит Екимка, у Алешки слово за слово цепляется, а иное вообще вполовину выговаривается, так что не понять ничего толком, возьми, да и скажи впрямую, что товарищ его в последнее время совсем самим собою быть перестал. Будто опоил его кто. Или на след чего нашептал.

Алешка же и слушает его, кажется, в пол-уха.

- Понимаешь, Екимка, - сказал он, потягиваясь, будто со сна, - не лежит у меня сердце к хозяйству. Иного чего требует. Такового вот хочется... - Он расставил руки и растопырил пальцы, словно хотел корчагу ухватить. - Этакого... В общем, надумал я, Екимка, в Киев податься. К князю тамошнему в дружину проситься.

Сказал, и осекся. Сам не понимает, чего ляпнул. Не собирался ведь ни в какой Киев, отчего только на ум пришло? А вернее - помимо ума. Еким аж рот разинул от удивления, на Алешку смотрит. Только и тот от товарища не отстал. Так и сидят, глядят друг на дружку глазами выпученными, рты пораскрывши.

- Ты что, вправду, али насмехаешься? - первым в себя Еким пришел.

- А чего?..

И посыпалось из Алешки, как листва с дерева по осени. Молотит, а сам будто со стороны себя слушает. Все, что ему Еким прежде про службу княжескую рассказывал, все выложил. Только словами иными, да сто раз приукрасив. Еще добавил, что, пока ездил по отцову поручению, слышал - князь киевский в дружину богатырей собирает. Отчего ж не податься? Ты подумай, Екимка, а то давай, на пару подадимся? Тебе там рады будут, ну, и я пристроюсь.

Из огня - да в полымя. Совсем Алешка с ума спятил. Сам не пойми чего удумал, так еще Екима присватывает.

- Да ты хоть понимаешь, что это такое - дружина княжеская? По-твоему, явился - не запылился, встречай, княже, на службу к тебе пришел? Так уж и быть, послужу тебе верой-правдой, а ты меня за это корми-привечай? Там таких охотников, небось, что комаров на болоте.

- А ты не лайся. Ты так рассуди. Князь есть? Есть. Дружина у него есть? Есть. Значит, как-то в нее попадают? К тому ж - глянь на себя. Богатырь богатырем. Ну. и я тоже ничего...

- Тебе, Алешка, точно кто-то на след нашептал. Сильно ты кому-то шалостью своей на хвост наступил. Где ж это видано, чтобы вот так, с бухты-барахты, на службу княжескую брали? Там такие богатыри, об которых слава по всему белому свету идет, не то, что мы с тобой.

- Эвона!.. И что же там за богатыри такие? Хоть одного скажи.

Скажи ему.

- Ну... - пробормотал Еким. А потом нашелся. - Ну и что из того, что сказать не могу? Там, у него в дружине, из-за моря пришлые. Они, кроме как к рати, ни к чему другому не приучены. Я им не ровня, куда уж тебе... Даже если я настолько ошалею, что тебя послушаю, нас там иначе как взашей и не примут...

- Как знаешь, - Алешка отвечает. Спокойно так, даже сомнительно, уж не замышляет ли чего. - Не хочешь - не надо. Я тебя силком тащить не собираюсь. Гляди только, не пожалеть бы потом...

- О чем пожалеть? - вскинулся Еким. - О том, что заушин не досталось? Тебя, Алешка, слушать, только гороху наевшись!..

Осерчал, вскочил, ухватил своего коня за гриву и в город подался, не оглядываясь. Алешка же еще посидел, по сторонам глазеючи, не покажется ли та, в сарафанчике простеньком, цвета неба весеннего. А как не показалась, так тоже домой пошел. И вот ведь что удивительно. Примечать стал Еким, что прежде они с Алешкой раз в сто лет встречались, а тут иногда даже и по два раза на дню сталкиваются. Куда ни пойти, везде попадается. Ничего такого не говорит, махнет рукой, приветствуя, и дальше себе топает. И вид у него стал какой-то озабоченный. Не соврал, должно быть, что в Киев собирается. Вот и стал Еким призадумываться. Они ведь с Алешкой - мало не братья названые. Негоже будет, одного его отпустить. Есть в том его, Екима, вина, что товарищ головой ослабел. Сам же его и делу ратному учил, и про богатырей рассказывал. Не знал, понятное дело, как оно все обернется. Ан это только на дороге просто: шел-шел, а потом взял, да обратно повернул. Тут же - что сделано, то сделано. Понятно, ни в какую дружину Алешку не примут, хорошо - просто посмеются, а так ведь и по шее накостылять могут. Кто за него тогда заступится? Еще и то сказать, коли над Алешкой чего устроят, это его, Екима, прямая вина и прямой позор. Товарища на посмешище и поругание выставить. Вот и выходит, либо Алешку отговаривать, либо с ним отправляться, в обиду не дать.

Улучил время, остановил на улице, отвел в сторону, чтоб никто не слышал, вразумить попробовал. Нельзя же, мол, вот как сейчас стоишь, к князю в дружину проситься. Доспех нужен, конь, оружие... Ты об этом подумал? Алешка только хмыкнул. С таким видом, будто есть у него все. Опять полыхнул Еким, едва по шее товарищу не отгрузил. Развернулся, и быстрее прочь, а то и впрямь не удержится. Ну, точно ума лишился!

И так прикидывал потом, и эдак, а получается, только одно и остается. Не присмотреть за Алешкой, он хоть завтра в Киев подастся. Без присмотра. И допустить этого никак нельзя. Век себе потом не простишь. Съездить с ним, чтоб сам убедился в дури своей необъятной. Он ведь, нельзя сказать, чтоб совсем дурной. Увидит своими глазами, что не так все, как кажется ему, назад вернется, и заживет, как отцами-дедами заповедано. Не много времени и надобно. Зато сердце успокоится, и себя упрекнуть не в чем будет. Да и никто не упрекнет, что товарища бросил.