Сергей Тимофеев - Как Из Да́леча, Дале́ча, Из Чиста́ Поля... [CИ]

Только это на словах быстро, а пока Еким к решению такому пришел, времени довольно прошло. Он даже и рад был, что Алешка ему на глаза попадается. Шмыгнул мимо, значит, в городе пока. А как принял, опять перехватил, отвел, и уговорились молодцы, что как снег сойдет, на новый год, так и подадутся. К тому времени, Еким наказал, чтоб и коня добыл, и все прочее. И гривен немного.

Услышав про гривны, Алешка приуныл немного, однако ж обещал чего-нибудь придумать.

Поводом же порешили так сказать, будто князь Екима с поручением посылает, и велит ему самому себе товарища в дорогу выбрать. Кого ж тому выбрать, как не Алешку? Не по сердцу так Екиму, но поскрипел-поскрипел, и согласился.

...На озере уже лед сошел, когда молодцы в путь-дорогу собрались. Дома у Алешки при расставании без слез обошлось. Во-первых, не один отправляется, с дружинником княжеским, а во-вторых, честь великая оказана. Всем домом в дорогу собирали, хотя чего там и собирать-то? Пару гривен, да припасов немного, вот и все сборы. Как уж там Еким высвободился, тайной осталось, а у Алешки все хорошо вышло.

Уговорились молодцы чем свет возле озера встретиться. Еким еще раз предупредил, что коли нет у Алешки коня с прочим, нечего и соваться. Сам все проверит, и ежели что не так - пусть товарищ его больше к нему с затеями своими не пристает. Нонче он ему верит, а впредь тогда - пусть и не надеется. Пусть хоть к Бабе Яге надумает, Еким с места не двинется. Даже еще соли на дорогу даст. Целый мешок. Она, говорят, добрых молодцев с солью уважает. Ну, и еще чего-то наговорил, подобного. Потому как, думает, может, хоть это Алешку образумит. Хоть и осталась всего ночь, ан, глядишь, передумает.

Пораньше на берег приехал, на место встречи условленное, чтоб сразу Алешку отругать, выговорить ему за дурь несусветную, да делами заняться. Можно ему на остров предложить сплавать, сети поставить, а то ведь обиду затаит. Или мост подновить... Думает себе, прикидывает, как поступить, чтоб товарищ особо не осерчал, слышит, подъезжает кто-то. Вздохнул тяжко, - ну да чему быть, того не миновать, - обернулся, и глазам своим не поверил. Речи лишился. Подъезжает это к нему витязь на лошади знатной, - не на кляче. В доспехе полном, не с чужого плеча. А рожа так сияет, смотреть больно. И видит, что Алешка это, ан поверить не может. Да где ж раздобылось-то? У Екима все, как полагается, а у товарища его - того пуще. Не богатое, но добротное, такое, что лучше и не надо. Где взял? Где взял, там уже нету. И скалится, довольный-предовольный. Ну, что, подались? Только и осталось, что кивнуть. А рот захлопнул, когда муха влетела.

Тронул коня и поехал рядом с Алешкой. Сначала по берегу, а затем через лес. Едет, а сам не на дорогу смотрит, а на товарища. Только рот откроет, чтоб спросить, а ему туда, как назло, мошкара лезет. Захлопнет, и снова таращится. А тот гоголем сидит, нравится ему, что Еким все никак в себя от удивления прийти не может. Наконец, смилостивился, сказал, что все это ему от отцова родственника досталось, пылилось у того в чулане ни весть сколько. От тех самых пришлецов из-за моря, о которых Еким рассказывал. Он, Алешка, как доспех увидал, примерил, так ему в сердце и садануло, в Киев ехать. И ничего-то он с этой думкой поделать не смог, как ни старался. За коня же, мол, деньги отдал. Не полностью, сколько смог, а остальные при свидетелях обещался с лихвой выплатить.

Хоть и бывают чудеса на белом свете, ан Екиму все равно не поверилось. Что-то Алешка не договаривает. Что договор с родственником отцовым заключил, тут дело ясное, а вот каков - темное. А может, тот отцу его задолжал, и теперь расплатился? И так прикинул Еким, и эдак, а выходит - не иначе как тут семейное что-то, а раз семейное, встревать не след. Выкинул из головы, оно, вроде, и внутри полегшее стало.

Едут они, и тут Алешке вдруг в голову пришло, а куда? Потому как дороги никто из них не знает. Это только так говорится хорошо, язык, мол, до Киева доведет. Может, и доведет, жалко, спросить не у кого. Потому как от деревни до деревни - сто верст, а от города до города - и того поболи. Коли б с гостями на судах их, это иной разговор, они всюду ходят, все знают. А тут, в лесу, у кого спросишь? Вспомнил было Алешка про веточку заветную в сумке, полез тихонько, как Еким к ручью приник, и нащупал только труху. Сначала старик, а потом и сам он напихивали туда припасы, вот и размололи. Хотя, ежели б он сорокой прокричал, али там вороной, или того пуще - лягвой... Нет, лягвой - нет. Птицы, они высоко летают, им сверху далеко видать. А лягва, окромя болота, ничего знать не может.

День ехали, два ехали, и стало им как-то скучновато. Все лес да перелески, редко когда селение встретится. Дорога впереди дальняя, ан кроме как об седла тереться, занять себя нечем. Оно, конечно, ежели б один был, припустил бы Алешка своего чудо-коня во всю прыть, мигом - не мигом, а вскорости оказался бы поблизости Киева, только нельзя же ведь Екима бросить. Сам же его с собой уговорил.

Вот и придумал Алешка для развлечения сказки сказывать. Ну, чтоб дорогу укоротить. Известно, за беседой приятной время быстрее летит. Коли сказка потешная, так и не заметишь, как пары верст будто и не бывало. А уж таких, что потешней некуда, каждый вдоволь слыхал. Особливо тех, что с оглядкой по сторонам сказываются. В них добрым молодцам такие уроки даются... Вот, к примеру, чтоб думали, прежде чем язык распускать. Пахал как-то раз селянин поле. Солнышко светит, птички поют, ветерок обвевает... А тот еле ноги передвигает. Коли б не нужда, ни за что б в поле не сунулся. Сосед накануне заглянул, квасу хмельного принес на радостях, внук у него народился, - не погонишь же человека. Думал, посидят чуток, ан вышло, как говорят, до песен... Соседу что - он, небось, до сих пор дрыхнет, а ему - пахать. Пройдет с десяток шагов, к роднику сбегает, помянет соседа недобрым словом, и опять за рало... Измаялся вконец, так еще и деда какого-то на беду принесло. Пристроился, окаянный, в теньке, то дремлет, то посматривает. Совсем невмоготу стало. Вот он, заодно, когда соседа в очередной раз поминал, заодно и деда прихватил. Не заметил, как вырвалось. Извиниться бы, ан вместо добрых слов иное в голову лезет. Да и дед... Ну шел себе мимо, и иди... Нет, пристал. Что, мол, добрый человек, делаешь? А то сам не видит, что не на дудке играю. А как землица? Мягкая? Как погодка? Когда управиться думаешь? Чем засевать будешь?.. До того довел, не сдержался, высказал от всего сердца, чем засевать собирается. Добавил еще, чтоб шел себе дед дальше, и без него тошно. Тот вроде не обиделся, улыбнулся, не нами, мол, говорено, что посеешь - то пожнешь. И пошел. Спохватился селянин, а деда уже нет - как нет. Ну и ладно. В общем, вспахал, засеял, а как урожай снимать, так незадача. У других рожь прет, в пояс, колосок к колоску, а у него на поле даже сорняков нет. Голое, как коленка. Он уж и надежду потерял... А потом, глянул как-то издали, и глазам не поверил. За одну ночь взошло поле, не хуже, чем у других. Обрадовался он, ноги в руки - и на поле. Бежит, от радости себя не помнит. А как добежал, чуть не помер. Потому как сбылись слова дедовы. Что с языка сорвалось, то и заколосилось...