Сергей Тимофеев - Как Из Да́леча, Дале́ча, Из Чиста́ Поля... [CИ]

Опять же, тропа к логову разбойничьему, и не тропа вовсе. Мало - не дорога прямоезжая. А ям-то по обеим сторонам сколько, и не сосчитать! Как где место, чем приметное, там обязательно яма. Тут к бабке ходить не надо - золотишко припрятанное люди ищут. Может, оттого и пугают друг дружку, что разбойники и мертвыми окрест рыщут, чтоб кроме них сюда никто - ни ногой? А сами, как времечко выпадет, лопату в руки - и сюда? Добро на дармовщинку, кто ж от такого откажется? Слыхал, правда, в детстве, что клады - они не просто так даются. Найти не просто, а взять еще сложнее. Тот, кто прячет, тоже, небось, не дурак. Скажет слово заветное, и будь ты хоть в три аршина умом, нипочем не возьмешь. Вот, к примеру, говорили про кого-то на соседней улице, в Ростове. Он, мол, как-то подгулял сильно, и до дому все никак добраться не мог. От забора к забору - куда ни шло, хотя тоже не просто. Стоит отпустить, забор-то, как сразу будто кто землю из-под ног выхватывает. Он уж и палку какую-то поднял, а все одно несподручно. Мыкался, бедолага, мыкался, пока не поскользнулся да в лужу не упал. Хорошо, летом приключилось, не замерз. Сколько прошло, оклемался, и никак поначалу в толк не возьмет, ни где он, ни кто он. Оно и понятно. Лежит себе в тепле, кто-то рядом, под рукой похрапывает, ан не жена. Глаза кое-как продрал, и видит - в луже он, а рядышком свинья здоровенная пристроилась. Похрюкивает, почавкивает, и даже ухом вислым дергает. Вот ведь как оно обернулось. Поднялся, глянул по сторонам, - не видел ли кто его позорища, - а потом со злости ка-ак ахнет по свинье палкой!..

И тут, - правду говорят, - не было бы счастья, да несчастье помогло. Была свинья, и вся вышла. Скукожилась, и обратилась кучкой гривен. Ну, тот стоит, глазам своим не верит. Подобрал одну, осмотрел со всех сторон, на зуб даже попробовал. Только чего ее пробовать - гривна, она гривна и есть, не пирог с грибами. Обрадовался, плюхнулся опять в лужу, на колени, и ну хватать да по карманам распихивать. Пихает, пихает, а кучка вроде как не уменьшается. Так куда ж ей уменьшаться, коли один карман у него дырявым оказался? Все, что запихнул в него, обратно и утекло...

Ну, не оставлять же добро... Вспомнилось еще: коли не все подобрать, так и пользы не будет. Обратятся гривны, как солнышко взойдет, не пойми во что. Рубаху с себя скинул - все одно никто не видит - и загреб в нее все, что в луже было. На плечо - и домой. Мед из головы ровно ветром выдуло. Пробрался на двор, спрятал рубаху в подклети, а сам в сарай подался, не стал никого в избе поднимать.

Ну так его самого поутру подняли. Жена у него, признаться, ни в чем мужу не уступала. Ино он ее поколачивал, а ино - она его. В этот раз сила на ее стороне оказалась. Пошла она поутру корову доить, а в подклети пахнет, ровно в хлеву. Поискала, нашла рубаху мужнину, распахнула, ан там коровьи блины. Вот она этими самыми блинами мужа и отходила. Не помогло ему, что все рассказал, как на самом деле приключилось. Не поверила. Еще пуще облаяла. "Путные мужья, - кричит, - и впрямь гривны в избу приносят, а этот..." - И блином - шлеп!..

Сказать по правде, мало кто поверил. Однако, нашлись и те, которые каждое слово за чистое серебро приняли. Сочувствовали. Надо же, как не повезло человеку. Такая удача в руки сама далась, а взять не сумел. Не все из лужи выгреб, от того и обратилось серебро в лепешки коровьи... А может, по дороге что выпало, из рубахи али портов, поди, теперь, узнай. В общем, дважды человек пострадал.

Пока вспоминал, до пожарища добрался. Тын-частокол огнем почти не тронуло. Где повалился, где торчмя торчит, точно зубы у старика. Зато изба почти до основания выгорела. Главное - они логово свое не таясь, на полянке выстроили. Добираться сюда, конечно, тяжеловато, спору нет. Оно, как говорили, с трех сторон топью непроходимой окружено. Ну, топи не видел, а коли б не тропинка пробитая, может, и не нашел бы. Только вот это ж какие головы на плечах иметь надобно, чтоб посреди леса пожар учинить? Дунет ветерок искрами, - был лес, да весь вышел. Не ладно, в общем, выходит.

Опять же, и здесь ямы. Боялись бы разбойников, не стали б пепелище тревожить...

Вслух, наверное, молвил, потому как голос позади отозвался.

- Не стали б, говоришь? Так ведь жадность людская - ей пределы не ведомы...

Повернулся Алешка разом, рука в рукоять ножа вцепилась. Несдобровать тому, кто позади оказался, ежели худое что замыслил. Потом только торкнуло: ежели б худое замыслил, не стал бы себя голосом выдавать. Шарахнул бы чем по шелому, обобрал, да в болото сволок. Он ведь об опаске и думать забыл, до того все вокруг тихо да мирно...

А тот, кто назади стоит, смотрит спокойно, глаз не отводит. По виду, человек человеком. Не из княжеских слуг. Ратай, али ремесленник. Весен, почитай, заметно поболее, чем Алешке, будет. Ишь, серебряный весь, что голова, что борода. Хотя не стар, это и по глазам, и по стати видать. Впрочем, ежели по глазам - так вообще Алешкин погодок... Одет... Чего там, как все, так и он, ничего особенного. Сума через плечо, да палка в руке. Уж не волхв ли какой сыскался?

- Тебя-то, чего сюда занесло? Аль не видишь - гиблое место, не доброе...

- Чего занесло, про то сам ведаю, - неприветливо буркнул Алешка. - Клад выкопать собрался, ан лопату дома позабыл.

- А мешки, так понимать, по дороге растерял?

- Не без этого... Сам-то зачем заявился?

- Сам-то? - Незнакомец, отчего-то казавшийся Алешке молодым, вдруг осунулся и поник. Взгляд потух, голова свалилась на грудь. Весь он как-то потемнел, скукожился, и теперь, должно быть, по виду своему годился Алешки в пращуры. Некоторое время он молчал, а затем, когда Алешка решил, что тот вообще больше ничего не скажет, неожиданно ответил. - За дочкой пришел...

И так он это сказал, что слова насмешливые, тут же навернувшиеся молодцу на язык, как-то сами собой и пропали. Горе слышалось в них, такое, что сердце сковывало.

- Одна она у меня была, - продолжил между тем старик, теперь в этом сомнений не оставалось, - да и той люди окаянные лишили. Знаешь ведь, кто на месте этом жил?.. Увидал один из братьев доченьку мою как-то, глянулась она ему, он ее и увез. А как узнал я, да сюда подался, чтоб хоть как из лап злодеевых высвободить, здесь к тому времени только одни головешки и остались... С той поры и хожу вот, доченьку посматриваю...

И опять слова замерли у Алешки на языке. Хотел сказать: чего и ходить-то, коли ходить нечего, да не молвилось. Спросил, вместо этого:

- Ты что же, и с мертвого с него спросить хочешь?

- А мне все едино, что живой, что мертвый. Пущай как забрал, так и возвернет.

Рад бы Алешка помочь, да нечем. Коли у бедолаги разум от горя помутился, тут уж ничего не поделаешь. Вздохнул тяжко, потупился, глянул на старика, взял коня под уздцы и совсем было собрался уходить, как вдруг спросил зачем-то: