Сергей Тимофеев - Как Из Да́леча, Дале́ча, Из Чиста́ Поля... [CИ]

А тот ему: отчего ж не перевезти, перевезу. Только ты уж не обессудь, молодец, я с тебя плату возьму. Насупился Иван. Нет у меня с собою мошны, отвечает. Нечего мне тебе сейчас дать. Но коли случится тебе бывать в Киеве, али подошлешь туда кого, сколько гривен скажешь, столько и отсыплю. И еще сверху дам. Только перевези.

Да мне твои гривны вроде как без надобности, старичок отвечает. Я, добрый молодец, до загадок охоч. Отгадаешь загадку, и милости прошу.

Посильнее Иван насупился. Сразу видать, не мастак он загадки разгадывать. Однако и деда обижать не хочется. Ладно, говорит, давай твою загадку.

Старичок и спрашивает. Вот, спрашивает, сижу это я в лодке, а на берегу передо мной - конь, волк да репа вареная. И надобно бы мне их через реку перевезти, а как - прямо не знаю. Потому - только одно могу в лодку окромя себя взять. Не надоумишь ли?

Тут уж Иван совсем туча тучей стал. Коня, отвечает, вижу. Что меня с волком сравнил, это я тебе прощаю. А вот что товарища моего обидел... Вези, говорит, без всяких загадок, а не то вытащу тебя из лодки, здесь останешься. Садись, говорит, Алешка, чего с ним валандаться. И зла на него за слова его не держи. Он, может, сам не ведает, чего несет.

Шагнул в лодку, и весло забрал. Алешка вздохнул, и тоже залез. Еще сесть не успел, Иван так махать принялся, - понеслась лодка, что твоя стрела. Сколько отплыли, тут Алешке и подумалось: коли дед травы ведает, может, найдется у него какая, от морока? Так прямо и спросил.

- Найдется, отчего не найтись, - старик бурчит. - Только морок, он разный бывает. Вон, у товарища твоего, всем морокам морок. И как только вздумалось, у живого жениха невесту отбирать?.. Сам в разум возьми, и его вразуми, не то - оба пропадете.

Сказал, и исчез. Ни старика, ни лодки. А сидят Алешка с Иваном на бревне толстом чуть не посреди реки и плывут себе спокойненько по течению. При оружии, в доспехе воинском плывут. Чуть шевельнись, бревно и опрокинется. Ракам на радость.

Не опрокинулось. То ли старик так подгадал, то ли судьба над Алешкой с Иваном сжалилась, а только пока сидели они, не шевелясь, в бревно вцепившись, вынесло их на островок песчаный. Сняли с себя доспех, оружие, привязали, как следует, и, толкая впереди себя, вернулись на берег. Снесло, конечно, порядочно, так ведь зато не утонули.

Тут уж Алешка, как выбрались, молчать больше не стал. Все обсказал Ивану, и что о нем думает, и о женитьбе его. Старик парой слов обошелся, Алешке же и часа, должно быть, не хватило. Только тогда и замолчал, как в горле пересохло. И что удивительно, - то слова выговорить не мог, так об камень треснулся, а то - ровно прорвало. Куда и боль подевалась.

Иван Алешку поначалу слушал, а затем позевывать начал. Повторяться товарищ его начал. Собственно, слова-то у него все те же, да и немного их, а так переставляет, что вроде бы поначалу повтора не шибко заметно было. Потом же и вовсе будто не к нему обращается, потому как куда ни повернется, а все одно ругается. Дождался, пока тот замолчал, и говорит:

- Знаешь, Алешка, ты тут можешь хоть весь день до ночи лаяться, да только без толку это. Я тут подумал-подумал, и сам решил, что ни к чему мне женитьба эта. Князь меня с панталыку сбил...

- Да как же князь, - Алешка шепчет. Совсем голос потерял. - Не ты ли мне сам твердил, что пуще жизни она тебе надобна, что милей ее на всем белом свете не сыскать, хотя и в глаза не видывал...

- Ну, говорил, - не стал отнекиваться Иван. - Только ведь почему говорил? От того, что задурил мне князь голову, - и меда хмельного не надобно. Купил, можно сказать, ни за резану. У него ведь какая задумка? Чтоб дружина богатырская вовек не переводилась, а потому каждый помимо себя сыновей своих воспитать да обучить должен, и князю представить. Чтоб помимо старшей дружины, еще и младшая была. Ну, со временем, младшая старшей становится, своих сыновей в младшую определяет, и так до той поры, пока земля наша стоит. Авдотья же... Мне гости заезжие все уши про нее прожужжали, с утра до ночи. Сам посуди, как тут не влюбиться, ежели они ее при мне все нахваливают да нахваливают. И лицом-то бела, и нравом приветлива, и станом - что твоя березка во поле, ну и, понятное дело, приданого за ней дают - горы золотые. Любой на моем месте влюбился бы.

- Не любой, - Алешка бормочет. - Мне вот, к примеру, никаких гор золотых и не надобно...

- Ну и дурень, - беззлобно заметил на это Иван. - Красна изба углами, а девка - приданым, - нравоучительно добавил он.

Ишь, каков! Все об девках знает. Вот, погоди, задаст тебе князь, как узнает, что ты поперек его слову пошел. Так и сказал. Годинович на это только рукой махнул.

- Пусть к лешему идет, с женитьбами своими, - отвечает. - Я к нему и на глаза не явлюсь. Подамся куда на заставу дальнюю, там и жить стану. Мое дело - ратное, а потому жена мне без надобности. Хотя, конечно, зарекаться не стану. Может, как в возраст войду, передумаю. Ежели, конечно, до того времени не прибьет кто.

Это он правду сказал. С таким счастьем, как за невестой, в Степь лучше и не соваться.

Так и случилось, что до Любеча вместе добирались, а там каждый свою дорогу выбрал. Алешка в Киев вернулся, а Иван подался неведомо куда, счастья искать.

Не утаилось от князя, знамо дело, как богатыри слово его исполнили. Во всех подробностях разузнал, будто сам с ними куролесил. Осерчал. Коли б не случай, не быть больше Алешке при дворе княжеском. Случай же таков выдался, что некому стало Киев от ворога защитить. Сколько прошло, как Илья с Добрыней на Соколе-корабле к Булгару ушли, да так и не вернулись. Сгинули где-то без следа, даже косточек не осталось. Налетел, должно быть, ветер-ветрище, опрокинул корабль, тот и сам на дно ушел, и всех, кто на нем был, с собою увлек. Остались, конечно, богатыри у князя, а только такие, чтоб вровень со сгинувшими стали, раз в тысячу лет родятся. От того и не стал князь Алешку от себя гнать. Привечать - не привечает, ан и гнать - не гонит. Иную думку думает. Пришло на ум, что коли Иван Годинович маху дал, так пущай за него товарищ его непутевый ответ держит. Проще же сказать, женить князь Алешку задумал. Не просто женить, это полбеды б было. Осталась у Добрыни жена молодая, вот и решил князь на одну стрелу двух зайцев нанизать.

Начал к Алешке приступать, а тот - ни в какую. Поначалу решил даже, князь его испытать решил. Зачем - неведомо, да только при дворе его как-то незаметно поменялось все. То лупил греков, что называется, в хвост и в гриву, походами на них хаживал, а теперь - глядь-поглядь, столько их в Киеве развелось, что шагу не сделать, чтобы с греком не столкнуться. Первыми людьми при князе стали, носы так задирают, шапки то и дело с голов падают. Княгиню себе тоже греческую отхватил. Порядки ихние заводит. Может, у них так и принято, чтоб эдаким-то макаром вдов в замужество выдавать, а у нас - отродясь такого не слыхивалось. Что нет более Ильи с Добрыней, в том уже и сомнений не осталось. Сказал князь, весточка пришла, от человека верного, - знать, так оно и есть.