Мария Архангельская - Охотница [СИ]

— Не надо. Я как-нибудь сама… попозже.

— Ну, смотри. Ты на машине?

— Наверное… — не подумав, выдала я, и Макс странно на меня посмотрел. Стараясь сгладить впечатление, я спросила:

— Я оторвала тебя от дел?

— Да ничего страшного, — он помолчал. — Ты ездила к Петру Викторовичу, так?

— Ну… Чёрт, я не помню, — призналась я. — Я вообще этого утра не помню.

— С тобой точно всё в порядке? До сих пор от его методики не было никаких осложнений и побочных эффектов. Я, во всяком случае, ничего такого не замечал.

— Да я тоже ничего такого не замечаю.

— Но у него получилось? Ты научилась, чему хотела?

— У меня пока не было возможности проверить.

— Так, ну твою машину я вижу, — вдруг сказал Макс. За время разговора мы успели выйти на улицу, и теперь, проследив за его взглядом, я и сама увидела свой серебристый «фольксваген». И тут же машинально попыталась сунуть руку в карман.

— Вот ведь, у меня и ключей нет…

— Ну, тут постоит, — успокаивающим тоном сказал Макс. — Худшее, что может случиться — заберёт эвакуатор. Слушай, ты голодная?

— Угу…

— Зайдём вон в ту «Шоколадницу»? Заодно и поговорим.

Я не возражала, и вскоре мы уже сидели в кафе. Посетителей с утра было мало, и мы устроились за столиком у окна. Пока мы ждали заказ, я рассказала о своём пробуждении на скамейке и выводе, который сделал одолживший мне телефон дядя. За это время я успела согреться и повесила куртку Макса на спинку своего стула.

— Понятно, — сказал Макс, когда я закончила. — А зачем тебе понадобился Пётр Викторович с утра пораньше?

Я со вздохом развела руками:

— Веришь ли, я даже не уверена, что ехала именно к нему.

— М-да, тяжёлый случай. Слушай, может, тебе врачу показаться?

— Какому? Макс, не говори глупостей.

— Это не глупости. Меня тревожит этот твой провал в памяти. Быть может, это симптом…

— Да перестань! — с досадой отмахнулась я. — Со мной всё в порядке.

Макс лишь покачал головой. Только тут я вспомнила, что собиралась как бы невзначай спросить его, какое сегодня число. Но теперь подобный вопрос лишь послужит подтверждением его подозрений о моём нездоровье.

— Как хочешь, — произнёс он, — но Петру Викторовичу я всё-таки расскажу. Спрошу, с чем это может быть связано, и нет ли у его технологии побочных эффектов.

— Между прочим, именно ты всячески рекламировал его технологию как чудодейственную и совершенно безопасную.

— Ну да, рекламировал, — Макс со вздохом развёл руками. — Мне же помогло. И не только мне. И до сих пор, насколько мне известно, никаких осложнений ни у кого не возникало.

Он помолчал, искоса поглядывая на меня, словно ожидая какого-то вопроса. Но не утерпел и спросил сам:

— Хочешь посмотреть, что у меня получается?

— Ну, давай, — я пожала плечами. Ответ не поражал энтузиазмом, но Максу оказалось достаточно и этого. Он тут же подтянул к себе лежащий на столе тонкий рекламный листок, достал из своей сумку ручку и принялся черкать по оборотной стороне листа.

Я наблюдала за ним с вялым интересом, но угадать, что именно рождается в переплетении синих линий, тем более что по отношению ко мне рисунок был вверх ногами, мне не удавалось. Тут наконец принесли наш заказ, и я, забыв обо всём, набросилась на еду — есть действительно захотелось зверски. Через несколько минут Макс окликнул меня и протянул листок:

— Вот.

Я неохотно оторвалась от блинчиков с клубникой. На листе была нарисована стайка вспугнутых воробьёв. Птички были ещё на земле, но уже напряглись и явно готовились взлететь. Обрисованы они были довольно схематично, без мелких деталей, но меня поразила живость рисунка, схваченное на нём движение. Я почти услышала порсканье маленьких крылышек.

— А почему воробьи? — спросила я.

— Не знаю, — Макс пожал плечами. — Первое, что в голову пришло.

Я ещё некоторое время любовалась на его творение, на время забыв даже о еде.

— Здорово. Нет, правда, здорово вышло. Отдашь мне?

— Тебе понравилось? Бери, конечно. Хотя подожди, я ещё кое-что нарисую.

— Лучше ешь давай, — проворчала я, возвращаясь к блинчикам. Макс согласно хмыкнул и продолжил черкать по бумаге.

Завтрак был вкусным, сладкий горячий глинтвейн согрел меня окончательно, и моё настроение изрядно повысилось. Происшедшее уже воспринималось с долей здорового юмора — будет, что вспомнить. Подумаешь, несколько вещей украли. Чай, не последнее. Кстати, надо будет заблокировать карточки и симку.

— Мне всегда казалось, что мальчишки должны скорее мечтать о спортивных достижениях, — сказала я, наблюдая за продолжавшим что-то старательно вырисовывать Максом.

— Ну а я всегда мечтал рисовать, — не отрываясь от своего занятия, отозвался он. — Да вот таланта бог не дал. Зато теперь, спасибо Петру Викторовичу, моя мечта осуществилась.

— И что теперь будешь делать? Бросишь бизнес, подашься в художники?

— Зачем бросать? Одно другому не мешает. Будет хобби.

— Ага, то-то папа последний раз на рыбалку ездил года два назад, да и на ту — с деловыми партнёрами. Времени на хобби, прямо скажем… Эй, что это ты рисуешь?

Макс, с лукавым видом бросавший на меня короткие взгляды, широко улыбнулся. Я перегнулась через стол, и он без возражений развернул бумагу ко мне. С рисунка смотрела я сама. Вернее, нарисованная я смотрела куда-то вниз с чрезвычайно сосредоточенным видом. Чуть оттопыренная щека не оставляла сомнений в причине сосредоточенности.

— Уж хотя бы жующей мог бы меня не рисовать! — возмутилась я.

— Но ты в это время такая очаровательная! — рассмеялся Макс. — Как хомячок.

Я фыркнула и отвернулась. Когда женщине хотят польстить, её сравнивают с ланью, лебедем, на худой конец с кошечкой… Но уж никак не с хомяком!

Макс наконец принялся за свой уже, наверно, остывший завтрак. Я ещё некоторое время дулась, но потом сдалась и снова посмотрела на рисунок. И опять у Макса всё получилось очень выразительно. Девушка на рисунке была полностью углублена в процесс пережёвывания пищи, и не было никаких сомнений, что за щекой именно еда, а не флюс, к примеру. Не знаю, что там скажут знатоки живописи и графики, признают ли они за Максом талант к рисованию, но разница с предыдущими его творениями была очевидна.

Надо будет в какую-нибудь секцию единоборств записаться, что ли. Чтобы проверить, на что теперь способна я сама.

Когда завтрак был наконец уничтожен и Макс за него расплатился, мы вышли на улицу, остававшуюся всё такой же тихой и малолюдной, словно и не центр Москвы. Небо затянуло, и хотя, кажется, стало чуть теплее, резкий порывистый ветер пронизывал насквозь. Я закуталась в максову куртку, и мы двинулись к его автомобилю. Потом я бросила взгляд в ту сторону, где стоял мой «фольксваген» — и остановилась так резко, что Макс чуть на меня не налетел.