Мария Архангельская - Охотница [СИ]

Он был прав, и я со вздохом подчинилась.

Оказавшись в своей комнате, я бесцельно побродила от стены к стене. Головная боль усиливалась, настроения заниматься чем-либо не было никого, и я склонялась к тому, что мама всё-таки была права. Надо лечь пораньше, авось завтра всё пройдёт. И начнётся ещё один пустой день.

Должно быть, плохое самочувствие располагало к самобичеванию, но настроение становилось чем дальше, тем депрессивнее. Не только мама была права, папа тоже был прав, когда говорил, что девице, сидящей на шее у родителей, пусть даже у весьма состоятельных родителей, претендовать на взрослость не приходится. Раньше моим оправданием была учёба, но теперь универ окончен и… что дальше? По идее, надо искать себе место и худо-бедно, но начинать обеспечивать себя самой. Но если работать по специальности, я могла бы устроиться разве что учительницей русского языка и литературы, однако о такой перспективе мне и думать не хотелось. Не то беда, что мало платят (в конце концов, из квартиры меня никто не гонит, и личный счёт, что папа завёл на меня в день моего совершеннолетия, регулярно пополняется), а то, что никакого желания заниматься с детьми я не чувствовала. Напротив, встречаясь на улицах с хулиганистыми подростками, я испытывала лишь чувство беспомощности и старалась обойти их по широкой дуге. Мысль, что придётся отвечать за три десятка таких же, наводила на меня тихий ужас.

И о чём я думала, когда поступала на филологический? Да ни о чём. Просто экономика и менеджмент, на которые меня толкал папа, привлекали меня ещё меньше. А молодёжная тусовка, в которой я тогда вращалась, была, как ни странно, достаточно интеллектуальной, и знание литературы в ней скорее приветствовалось. И до окончания универа была ещё целая жизнь.

Конечно, не обязательно работать по специальности. Папа предлагал устроить меня на какую-нибудь непыльную должность если не у себя в фирме, то у своего старого друга и делового партнёра, который уж конечно не откажет в такой пустяковой услуге. Беда только в том, что офисные должности меня тоже не привлекали. Я и сама понимала, что просто «слишком много хотеть кушать», но сил взять себя за шкирку и выпнуть на какую-нибудь полезную деятельность в себе не находила. А чтобы заняться чем-то более интересным, нужно было хотя бы решить, что же мне, в конце концов, интересно. Но какого-то увлекающего меня хотя бы хобби как-то тоже не находилось.

Вот и получается, что я — не более чем бездельница-мажорка, не способная больше ни на что, кроме как тусить по клубам и тратить родительские денежки. Заработанные, между прочим, горбом и потом. Эх, нужно было не боевые навыкы у Петра Викторовича просить — даже если сработало, на кой они мне? А что-нибудь полезное. Хоть поэтический дар, например. Ну да, может, я бы много им и не заработала, но печаталась, писала тексты хотя бы знакомым для их музыкальной группы, и родители мной бы гордились. Не бизнес-вумен у них дочь, но всё-таки талант имеет.

Всё так же бесцельно я подошла к окну и выглянула наружу. Лабиринт приарбатских переулков, открывавшийся с шестого этажа, выглядел довольно уныло. Голые деревья, узкие проезды, а вот стены домов разноцветные, но в пасмурный вечер они, как ночные кошки, все серы. Новый дом справа с облицовкой в коричнево-кремовых тонах всегда казался мне похожим на шоколадное пирожное. Многие окна в нём были темны, продажа квартир ещё шла полным ходом. Фонари пока не зажгли, хотя этого можно было ждать с минуты на минуту.

Я прижалась лбом к приятно прохладному стеклу и глянула вниз. Внизу была детская площадка, с яркой горкой, похожей на ту, что я видела во дворе дома на Вятской улице, только не такой разлапистой. Рядом с горкой стояла женщина в коричневой куртке и пристально смотрела вверх. Мне показалось, что она смотрит прямо на меня.

Я моргнула. Что-то очень знакомое почудилось мне в этой женщине. Её лицо в сумраке да с высоты разглядеть было затруднительно, но фигура, одежда… Всё было определённо знакомым. Однако оказалось не так просто понять, откуда. Пока я думала, женщина отвернулась и зашагала вниз по сползающей по склону холма безлюдной улочке. Пару минут спустя она скрылась за углом, а я так и не сообразила, где же я её видела.

Наутро выяснилось, что я была слишком оптимистична относительно своего здоровья. С утра голова болела по-прежнему, а к насморку прибавилось першение в горле. Смерив себе температуру, я не удивилась, увидев, что столбик ртути далеко миновал отметку в тридцать семь градусов.

— Володя Смирнов умер, — сказал папа за завтраком. — Его отец только что звонил.

Мама приоткрыла рот и посмотрела на меня.

— Как умер? — потрясённо переспросила я. — Он же совсем недавно в ток-шоу снимался!

— Говорит, наложил на себя руки. Наглотался таблеток на ночь. В предсмертной записке написал, что его талант кончился, что он уже не актёр, и жить больше незачем. Утром мать пришла его будить, а он уже холодный.

— Господи ты боже мой! — произнесла мама.

Я молчала. Талант кончился? Да Володька, чтобы я о нём не думала, был актёром от бога. Ну да, последние пара ролей, которые я у него видела, и в самом деле были неудачными, но, как говорили древние, и Гомеру случалось обмолвиться. Лезь из-за этого в петлю или глотать снотворное?

— А ведь я совсем недавно про него разгромную статью читала, — вспомнила мама. — Об этой новой постановке «Крейцеровой сонаты», где он молодого Позднышева играл. Писали, что он не играет, а просто присутствует на сцене, и что из-за этого весь спектакль разваливается. Вот он, наверное, и…

— Ох уж эти творческие натуры, — вздохнул отец. — Слова им не скажи…

— Андрей! — укоризненно протянула мама.

— Ну, что «Андрей?» Какой-то писака бумагу измарал, а этот всё всерьёз принял. Хоть бы о родителях подумал. Если бы я впадал в отчаяние от каждой неудачи, я бы кончился задолго до того, как она, — папа кивнул на меня, — появилась на свет. А может, и до нашей с тобой встречи.

— Пойду Лиле позвоню, хоть пособолезную, — мама вздохнула и поднялась. — Ну, как же это так…

Она исчезла за дверью, и мы с отцом некоторое время посидели в молчании.

— Только не вздумай винить себя, — вдруг сказал он. — Тебе ведь уже давно стало ясно, что он за человек. Что прошло, то прошло.

— Я и не виню, — я и в самом деле удивилась его словам. — Просто… странно. Вот уж про кого никогда бы не подумала, что он на такое способен.

— Да, он казался совершенно непотопляемым, — папа похлопал меня по руке. — Бедный Олег, бедная Лиля.

— Да, — я отодвинула чашку. — Пойду полежу. Не возражаешь?

— И «Антигриппина» попей, — посоветовал папа. — Может, тебе врача вызвать?

— Это просто простуда. Давай подождём до завтра, ладно? Если мне не станет лучше, вызовем.