Джесс Буллингтон - Печальная история братьев Гроссбарт [litres]

Увидев, как женщина исчезла за бортом, Алексий Барусс взвыл и бросился обратно на нос, чтобы последовать за ней в море, но Лючано ловко поставил ему подножку. Джузеппе бросился вперед, чтобы прикончить Барусса, когда на него прыгнул Аль-Гассур, в итоге оба повалились сверху на капитана и Лючано. Рафаэль решил встать на сторону большинства и отвесил своему нанимателю увесистого пинка, прежде чем тот вытянул руку и втянул своего прежнего охранника в кучу малу.

Манфрид сжимал древко багра обеими руками так, что в глазах потемнело, пока Гегель ковылял как мог, чтобы прийти на помощь брату. Железный крюк крепко засел в левой руке женщины, и та впала в бешенство. Она болталась на древке, по пояс в воде, а другой рукой тянула багор и Манфрида вниз, за собой. Потом рядом с братом возник Гегель, обхватил его руками за пояс и потащил назад. От напряжения и ее удивительной тяжести Манфрид зажмурился и открыл глаза, только когда услышал, как она шлепнулась на палубу рядом с бортом.

Яркие губы вновь разошлись, и полилось пение; ее кроткие глаза встретили его суровый взгляд, но Манфрид не услышал музыки за собственным воплем. Лючано, Рафаэль и Джузеппе, которые наконец отдубасили Барусса до потери чувств, подняли глаза и тоже закричали, араб зашелся отчаянным, надрывным хохотом безумца. В кубрике шевалье Жан выронил ящик из рук, так что драгоценные камни и золотые украшения рассыпались по полу вокруг оглушенного Родриго. Мартин перестал молиться и вытащил бутылку, чтобы выпить, как он подозревал, в последний раз на этой грешной земле.

На баке извивалось создание, похожее на женщину, которую они везли через горы, вверх от пупка, но даже там различия бросались в глаза. Ее маленькие зубки удлинились, заострились и умножились в числе: когда она попыталась укусить братьев, в лунном свете блеснули несколько плотных рядов. С обеих сторон на шее чернели узкие впадины, из которых хлынула вода, когда Гроссбарты набросились на нее с киркой и булавой. Оружие братьев разорвало тонкую пленку между пальцев и прибило ладони женщины к лицу и груди. К счастью, кровь у нее оказалась красной, но оба не переставали кричать, даже раскроив ей череп и проломив грудину так, что ребра вышли из спины.

И, хотя пение прекратилось под градом ударов, ее жилистое тело продолжало отчаянно биться на палубе. Гладкая кожа на животе становилась почти прозрачной там, где начиналась чешуя, покрывавшая то, что прежде было ногами, а теперь превратилось в блестящие и по-угриному гибкие придатки, увенчанные скошенными плавниками. Эта жуткая часть ее тела продолжала извиваться, даже когда братья взялись за тесаки и отрубили ей руки и голову, а Манфрид вырезал ножом сердце.

Пожелтевшие и дрожащие Джузеппе и Лючано спустились вниз под тем предлогом, что нужно запереть в кладовой взбунтовавшегося араба. Рафаэль бездумно раскачивался из стороны в сторону, сидя на палубе, и тихонько бормотал что-то на родном наречии. Звонкая пощечина от Гегеля немного привела его в чувство, и наемник помог братьям перенести изрубленное тело в трюм, чтобы куски не срослись обратно в потемневшем и спокойном море, а ведьма не вернулась к жизни и не отомстила своим убийцам. В трюме они обнаружили ошалевшего Леоне, который потерял сознание, как только увидел, что́ они принесли. Его пришлось вытащить, а ее бросить, прежде чем унести моряка вниз.

Шевалье Жан успокоился, когда корабль перестал скрипеть и качаться. Осознав, что он вырубил Родриго, рыцарь решил потихоньку ускользнуть. Обнаружив на полу задремавшего в кают-компании Мартина, мессер Жан забрал у него бутылку и поднял один из упавших стульев. Там и застали его Джузеппе с Лючано, а когда бросили в кладовую Аль-Гассура, так и не заметив лежавшего на полу Родриго, они тоже расселись на стульях и молча принялись пить. Испугавшись, что мог ошибиться, шевалье Жан умолчал о своих свершениях в кладовой, а моряки ничего не сказали о своих приключениях на палубе.

Потом вниз спустился Манфрид, а Гегель отправил Леоне, так чтобы матросы могли его подхватить и уложить на койку. Когда убедились, что Барусс жив, Рафаэль остался на палубе, чтобы связать его по рукам и ногам. Перевязывая окровавленное предплечье капитана, наемник поднял глаза и увидел на палубе Гроссбартов с бутылками под мышками. Братья подошли к Рафаэлю и сели на провисшие снасти между ним и Баруссом.

– Не слишком сильно затянул? – спросил Манфрид.

– Сильно-надежно, – ответил Рафаэль выразительно поглядывая на бутылку, из которой только что отхлебнул Гегель.

– Но не так сильно, чтобы ему стало хуже? – уточнил Манфрид.

– Моя собственная персона доскональный умелец повязать человека, – огрызнулся Рафаэль.

– Ты полегче, мальчик, – проворчал Гегель, протягивая ему бутылку.

– Моих благодарностей, – сказал Рафаэль и приложился к горлышку.

– Правильно его не резали, – проговорил Манфрид. – Не его это вина. А тварь, которая с ним это сделала, померла. Поэтому, как придет в себя, он будет здрав головою.

Манфрид не представлял, насколько ошибался в этом предположении. Они даже не делали вид, будто пытаются управлять кораблем: даже если бы «Поцелуй Горгоны» ходил кругами, Гроссбарты этого не узнали бы. Все трое тщательным образом напились до беспамятства, и Гегель сказал, что худшее впереди, потому что так ему чутье подсказывает. В этом смысле он обладал поистине пророческим даром.

Аль-Гассур спал в углу, погруженный в видения, где он плыл по подземным океанам со своим новым братом и их безымянной женой. Они с Баруссом стали теперь даже более близки, чем кровные родичи, связанные друг с другом священным браком, как и со своей общей суженой. Ее песня навеки связала их троих, и в темнейших глубинах, укрытых сверху мирами верхних морей, а поверх них – мирами суши, чтобы их не достиг свет солнца и луны, Аль-Гассур понял, что обрел наконец дом, где его не будут судить лишь по внешности и одежде.

Крики вырвали Аль-Гассура из сновидений, и он перекатился на бок, давясь сонным смехом. Вчера, прижав ухо к двери, он узнал, что они задумали сделать там, на палубе, и полностью одобрил этот план. От шума и воплей очнулся и Родриго: у него мучительно гудела голова, все мышцы ныли от вынужденной позы, в которой он провел ночь по прихоти кулака шевалье Жана.

Кое-как поднявшись на ноги, Родриго потребовал отчета, что произошло прошлой ночью, но араб ответил вполне убедительным подражанием голосу покойного брата юноши и бывшего хозяина самого Аль-Гассура – Эннио. Когда Родриго двинулся к щуплому слуге, чтобы выбить из него правду, если придется, араб метнулся прочь. Крики наверху стали громче, Родриго не сдавался, но даже на одной ноге добыча все время от него ускользала.