Вальтер Моэрс - Румо, или Чудеса в темноте

Когда Урс забрался на балкон, никто из королевской стражи не уцелел. Урсу оставалось лишь остановить Рольфа.

— Довольно, — проговорил он. — Они все убиты.

Румо и Ушан Делукка дрались на арене спина к спине.

— Вжик, вжик, вжик! — покрикивал учитель фехтования, размахивая шпагой. Солдаты так и падали, будто марионетки, которым перерезали нитки.

— Знаешь, что мне больше всего нравится тут, внизу, Румо? — крикнул Ушан.

— Нет! — откликнулся Румо.

— То, что здесь нет погоды!

Румо не отвечал. Он занят, некогда болтать о погоде.

— Битва! — постанывал Гринцольд. — Наконец-то битва!

— Осторожно! Сзади! — кричал Львиный Зев, и Румо вовремя уворачивался от удара топором.

— Руби! — прорычал Гринцольд, и Румо повалил наземь солдата с топором.

— Хочу попросить прощения, — продолжал Ушан.

— За что?

— Я недооценил тебя, парень.

— Берегись! — завопил Львиный Зев. — Слева! Меч! Пригнись!

Румо пригнулся, и меч просвистел у него над головой.

— Контрудар! — скомандовал Гринцольд. — Двойной угловой!

Схватив меч обеими лапами, Румо размахнулся и раскроил шлем солдату.

— Они отступают, — заметил Львиный Зев.

— Уже? — разочаровался Гринцольд.

Театральная стража и впрямь отступала. Солдаты поняли, что численным превосходством вольпертингеров не напугать: почти все они продолжали драться на арене, усеянной трупами. Стражники отступали в глубь театра.

Румо поднял взгляд на трибуны.

Публика бежала в панике. Зрители визжали, толпились в дверях, спотыкались и падали. Вольпертингеры преследовали их, будто разъяренный пчелиный рой. Прыгая по трибунам и хватая солдат, вольпертингеры одним своим видом нагоняли ужас. Особенно паниковали беляне. Они толкались, напирали, насмерть затаптывали сограждан. Прежде они наблюдали дерущихся лишь издали, и лишь теперь поняли, что значит бояться за свою жизнь.

Медные болваны даже прицелиться не могли — так быстро мелькали вольпертингеры среди зрителей. Время от времени они беспорядочно стреляли в толпу, но попадали больше в белян, чем в мятежников.

Румо обтер меч об одежду убитого солдата. Это еще не победа, это лишь начало битвы. Театр красивой смерти пошатнулся, но Румо твердо решил расшатать весь Бел до самых основ. Он отомстит за Ралу.

Смейк перестал мурлыкать. Электрическое жужжание смолкло, и лодка остановилась.

— Мы на месте? — спросил он.

— Нет, — ответила исчезнувшая кроха номер один.

— Но мы в сердце, — сказала исчезнувшая кроха номер два.

— В мертвом сердце, — добавила исчезнувшая кроха номер три.

— Почему мы остановились?

— Кажется, мы что-то слышали.

— Здесь? Здесь все мертво.

— Видимо, мы ошиблись.

— Я думал, вы никогда не ошибаетесь.

— Это и настораживает. Если нам кажется, будто мы что-то слышали, значит, мы что-то слышали.

— Но теперь ничего не слышим.

— Ну, можем плыть дальше? — спросил Смейк.

— Минуточку, — сказала исчезнувшая кроха номер один.

— Нужно принять важное решение, — сказала исчезнувшая кроха номер два.

— Вопрос жизни и смерти.

— Понимаю, — кивнул Смейк. — Речь о жизни Ралы.

— Не только.

— Что вы хотите сказать?

— О твоей жизни тоже.

— А в чем дело? Что-то не так?

— Мы заметили, что винты вращаются все с большим усилием.

— Кровь свертывается.

— Чем гуще кровь, тем труднее плыть.

— И что это значит?

— Это значит, что пока мы еще можем добраться до цели. И если операция пройдет успешно, то и обратно: плазма вновь станет жидкой. Но если ничего не получится и кровь окончательно свернется, мы не сдвинемся с места. И эта лодка станет тебе гробом, застывшим в крови.

Смейк проглотил слюну.

— Мы еще можем вернуться.

— Просто хотим предупредить.

— Решать тебе. Мы еще можем повернуть.

Смейк задумался.

— Как по-вашему, каковы шансы на успех операции?

— Как и в любом рискованном деле: пятьдесят на пятьдесят.

— Как в карточной игре?

— Можно и так сказать.

— Ну, так сыграем!

— Как скажешь, Смейк. Не мог бы ты продолжить мурлыкать?

По визгу публики, лязгу оружия и предсмертным крикам, доносившимся из Театра прекрасной смерти, Рибезель и вольпертингеры поняли, что затея Румо увенчалась успехом. Распределив между собой оружие пленных солдат, они стояли в нерешительности.

— Там сражаются, — проговорил Рибезель. — Слышите шум?

— Да уж получше, чем ты, — ответил Йодлер Горр. — Мы же вольпертингеры. Я могу определить, какими мечами они дерутся. Мы старые, но не глухие.

— И что нам делать? — спросил Рибезель.

— Идти и помочь нашим, — заявил бургомистр.

— Но Румо велел здесь дожидаться.

— Тогда у нас оружия не было. А теперь есть.

Йодлер Горр обернулся к остальным вольпертингерам.

— Что скажете? Неужто мы слишком стары, чтобы драться?

— Конечно, стары, — отвечала Ога Железград, потрясая дубинкой. — Идемте же скорее, пока совсем не рассыпались в прах!

— А ты что скажешь? — спросил бургомистр гомункула.

Рибезель поднял копье.

— Мы давно покойники, — проговорил он. — Только похороны что-то откладываются.

— Отличный девиз, — похвалил бургомистр. — Сам придумал?

— Нет, — смутился Рибезель. — Один добрый друг.

«Ядавно покойник, — подумал Укобах. — Только похороны что-то откладываются».

Здравый смысл или безумие нашептывали ему выпустить на волю диких зверей из Театра красивой смерти? Даже если отбросить этот вопрос, останутся еще два не менее важных вопроса: сколько зверей нужно? И каких?

Укобах видел дюжину дверей. Открывать все сразу — слишком рискованно, в этом он уверен. Укобах решил: трех довольно. Три непредсказуемых экзотических чудовища вполне способны посеять хаос.

Какие же двери открыть? В какой камере сидит красный паук, Укобах отлично помнил. Хоть и жутко выпускать такое чудище, но придется. Остальных он выберет наугад: распахнет две двери — и бежать!

С замиранием сердца Укобах приближался к двери, за которой скрывался гигантский паук. Интересно, он спит? Или караулит? И может ли представить себе, что у кого-то, кто однажды уже заглядывал к нему, хватит ума заглянуть второй раз?

Укобах глубоко вздохнул.

Затем решительно надавил на большую ржавую ручку и распахнул дверь. Даже не заглянув внутрь, он поспешил отпереть следующую дверь. Оттуда послышалось жуткое шипение, а в нос ударила нестерпимая вонь, но Укобах уже отскочил к третьей двери.