Вальтер Моэрс - Румо, или Чудеса в темноте

Румо фыркнул.

— А потом я расхохотался. Целый день в себя не мог прийти, вспоминая твою дурацкую затею одному пойти в Бел и драться с целой армией чертей, чтобы освободить возлюбленную. Ох, как же я хохотал.

Йети у него за спиной язвительно осклабился.

Румо уже и сам был не рад, что спросил.

— А потом я зарыдал, — продолжал Шторр. — Ну как, зарыдал — у нас, мертвых йети, не бывает слез. Больше похоже на сухой кашель, но так уж мы плачем, понял? Ревел я не из-за тебя, даже не надейся! Я черствый старый йети, и мне совершенно ни до кого нет дела. Окажись рядом лучший друг — а друзей у меня нет! — так вот, окажись он рядом и ударь в него молния, я бы и ухом не повел, понял?

Шторр взглянул на Румо мертвыми глазницами.

— Понял, — ответил Румо.

— Нет, я рыдал вовсе не поэтому. Рыдал я оттого, что увидел в тебе свое отражение, будто я не старое, мертвое страшилище, а молодой и сильный йети, каким был в твоем возрасте!

Румо кивнул.

Голос Шторра зазвучал моложе и звонче.

— Я один мог уложить двоих, троих — да что там — полдюжины йети. Я даже мочился против ветра! Мир принадлежал мне, и все в нем жили по законам Шторра, усек? Не зря меня прозвали Шторр-жнец. Йети с горячим сердцем!

— Это уж точно, — поддакнул йети, шедший позади.

Шторр снова понизил голос:

— В те времена я полюбил одну девушку-йети. Ее звали Йелма. Ну, там грустная история. Если вкратце — Йелма умерла. Заболела и вскоре умерла. О, как бы я хотел вернуть ее. Да узнай я, что ее утащили в город, где полным-полно злобных чертей, я бы голыми руками прорыл туда дорогу и вызволил мою Йелму! Но не было никакого города чертей, она просто умерла. Я понемногу успокоился, состарился, а в конце концов и сам умер, ну, или почти умер. Вот так.

Шторр надолго умолк. Его душил сухой кашель.

— А тут тебя заносит ко мне в лодку, и ты рассказываешь, что направляешься в город, кишащий чертями, чтобы освободить возлюбленную, один, с кухонным ножиком. И вот, когда ты ушел, а я вдоволь наревелся, нахохотался и все обмозговал, я сказал себе: «Отчего бы тебе не пойти следом за маленьким идиотом? Отчего бы не пойти в город, где полным-полно чертей, и рискнуть еще раз? Если ты этого не сделаешь, твоя Йелма никогда не простит тебя, и ты не посмеешь показаться ей на глаза, когда окончательно умрешь».

Шторр снова закашлялся.

— Именно этого мои воины от меня и ждали. «Эй, парни, — сказал я, — мы идем в город, где полно чертей, спасать этого болвана-вольпертингера». — «Ладно, — крикнули они в ответ, — это самая толковая твоя затея со времен похода в Беспределию». А я им: «Тому, кто еще раз помянет эту проклятую историю с Беспределией, я затолкаю в глотку весло, а потом суну в камыши вниз головой!» — Никто ничего не ответил, тогда я сказал: «Ладно, трусы, я иду в город, где полным-полно чертей, и мне все равно, пойдет кто-нибудь со мной или нет. А если вам так нравится быть мертвецами, то и сидите в своих дурацких лодках на этом вонючем озере, пока оно не застынет! И поминайте лихие времена! А я иду в Бел, ведь я в долгу перед Йелмой!» — И знаешь, что? Все, как один, пошли со мной, только небольшой отряд остался стеречь лодки. Мои воины! Мои придурки!

— Сам придурок! — буркнул йети, что шел позади.

— И знаешь, что я тебе скажу? — продолжал Шторр. — Мы пришли не зря. Одолели медных болванов! Показали этим чертям из Бела, почем фунт изюму. А еще я повидал твою Ралу! Слишком тощая, на мой вкус, но было бы жаль, если б она умерла. Считаю, поход состоялся. А ты подарил ей шкатулку? — Шторр заговорщически ухмыльнулся.

— Нет, — тихо ответил Румо.

Шторр опешил.

— Нет? Как нет?

— Не было случая.

— Какого еще случая?

— Подходящего.

— И когда же он, по-твоему, представится?

— Скоро, — ответил Румо.

— Как скоро? — не унимался Шторр.

— Очень скоро, — ответил Румо, замедлив шаг, дожидаясь сородичей.

Присев на осиротевший трон Гаунаба, Фрифтар оглядел опустевший Театр красивой смерти. Солдаты на арене копьями загоняли в клетку гигантскую крысу-альбиноса.

Королевский советник едва мог поверить в свою удачу. Среди разрухи, какой Бел не видывал со времен войн с фрауками, судьба так благосклонно к нему отнеслась.

От проклятого генерала осталось лишь мрачное воспоминание: в камнях застряла кучка металлических обломков, медная пыль осела на развалинах театра, кошмарный сон развеялся. Медные болваны превратились в безобидные статуи. Мятежники обратились в бегство.

А король Гаунаб попался на удочку и выступил в поход с фрауками. Не важно, чем он закончится, — Фрифтару хватит времени настроить народ против Гаунаба.

А ведь могло случиться что угодно! Революция! Бел объят пламенем! А сам Фрифтар приговорен к смертной казни. А вместо этого он на верном пути к престолу Бела.

Какой великий, какой значимый день в истории Бела! Должно быть, самый главный. Конец династии Гаунабов, и начало правления Фрифтаров!

Фрифтар оглядел стадион. Он прикажет все здесь отремонтировать. Нет, лучше снести до основания и отстроить новый театр, втрое больше. Театр Фрифтара навеки прославит его имя. А медных болванов расставят вокруг арены, как статуи, в память о былой эпохе. Он уже слышал восторженные крики, обращенные не к тупоумному монарху, а к нему, Фрифтару Усердному. Вот превосходное прозвище, так его и будут звать, ведь именно усердие и дисциплина, пот и слезы привели его сюда — на трон. Он первый из правителей Бела, кто станет руководствоваться разумом, а не безумием. Разумный правитель, король-мыслитель.

Поклонившись воображаемой публике под аплодисменты, Фрифтар снова уселся на трон.

Что такое? Почему ноги не слушаются? Колени будто ледяные, ступней он и вовсе не чувствует. Только без паники. Последние несколько часов были очень напряженные. Нужно просто немного передохнуть. Но странное дело: озноб поднимается все выше. Вот леденеют грудь, руки, шея. Лицо немеет, в голове — острая резкая боль. В ушах что-то щелкает. На лбу выступил холодный пот. Неужели он и впрямь серьезно заболел? Как не вовремя!

На подготовку фрауков ушло несколько дней. Затем их разбудили и загипнотизировали для долгого перехода. Верховное командование армии Бела пожелало взять в поход всех имевшихся фрауков, даже самых больших, а значит, идти придется через Зал Гаунаба, самую большую пещеру подземного мира. Другой дорогой, например, через тупик фрауков, гигантские твари попросту бы не прошли.

Гаунаб не выходил из шатра, где его развлекала труппа придворных шутов. Время от времени он принимал зелья Фрифтара и погружался в гипнотический сон.