Вальтер Моэрс - Румо, или Чудеса в темноте

Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять.

Теперь инициатива перешла к Ушану, и он показал все, на что способен. На Румо со всех сторон посыпался град ударов и уколов, да с такой скоростью, о какой он и помыслить не мог. Румо и не заметил, что Ушан водит его кругами.

Тридцать, тридцать один, тридцать два.

Долетев до высшей точки, шпага Ушана неуклюже кувыркнулась в последний раз.

Тридцать три.

Так высоко шпагу Ушан еще не забрасывал. Она полетела на землю, тяжелым эфесом вперед.

Самое важное в многократном Делукке — вовремя оказаться в том же месте, где начали поединок. И вот Ушан ловко подвел Румо именно сюда. Тот был слишком занят и не заметил опасности сверху. На Румо ураганом сыпались удары и уколы, летели искры, и вдруг, откуда ни возьмись, у соперника в лапах оказалась вторая шпага. Ушан точно все рассчитал и схватил оружие прямо перед носом Румо. От неожиданности тот самую малость замешкался, а учитель, улучив минуту, ухватил Львиный Зев своими двумя клинками и резким движением вырвал из лап Румо. Описав в воздухе дугу, демонский меч воткнулся в ствол березы.

— Ай-яй! — раздался в голове Румо голос Львиного Зева.

Ушан приставил обе шпаги к шее Румо. Поединку конец.

— А теперь ступай домой, — велел Ушан Делукка. Не удостоив Румо более ни единым взглядом, он воткнул шпаги в землю и, накинув плащ, удалился из парка. — Да, и не забудь свой кухонный нож, — крикнул он, прежде чем скрыться из виду.

Румо вновь почувствовал головную боль и неприятный привкус во рту, будто только что проснулся с тяжелого похмелья. Мысли путались. Не помня себя, он шатался по переулкам Вольпертинга. Издалека доносилась ярмарочная музыка.

— Ну? Как все прошло? — спросил вдруг Львиный Зев.

Румо даже злиться не мог.

— Львиный Зев? Где ты был все это время?

— Честно говоря, не знаю. Наверное, потерял сознание или что-то в этом роде. Вот ты знал, что мечи могут терять сознание? Я — нет, ха-ха-ха! Пришел в себя, когда вдруг воткнулся в дерево. Я что-то пропустил?

— Потерял сознание?

— В самом начале поединка вдруг стало темно. Помню, как на меня летит шпага, удар и…

— Ты меня подставил! Сам толкнул меня на эту драку, а в самый ответственный момент потерял сознание! — пыхтел Румо.

— Ах, какой же ты черствый! Я еще в себя не пришел! Это же мое первое сражение. Я же не знал, что все случится так быстро. Очень быстро! Ух! Да знаешь ли ты, что значит удариться о другой клинок? Искры видел?

— Тоже мне, меч называется, — сопел Румо. — Смешно!

— Я нож, — буркнул Львиный Зев.

— А, значит, нож?

— Да, и что? Думаешь, раз так — у меня нет чувств?

— Чувствительный нож теряет сознание! Хорошенькое подспорье в драке. Подумать только — из целого арсенала выбрать именно тебя! С тем же успехом можно драться цветком тюльпана. Да знаешь, кто ты? Ты…

— Сказать тебе, кто я на самом деле? Сказать? Я — тебе — скажу!

Румо остановился.

Львиный Зев продолжил срывающимся голосом:

— Во мне заключен вовсе не демонский мозг. А мозг тролля. Да, пещерного тролля! Вот и все.

— Так ты тролль?

— Ну разумеется! Самый обыкновенный пещерный тролль. Оружия отродясь не держал. Работал в штольне в Демонских горах, добывал ляпис-лазурь, и тут этот треклятый метеорит! А так-то я не держал в лапах ничего опаснее, чем кайло. Видать, меня здорово расплющило метеоритом, раз меня спутали с воином-демоном. Так я и попал в эту чертову штуковину — другого объяснения не вижу.

— То есть ты не только не воин-демон, но еще и тролль?

— Был когда-то.

— Час от часу не легче! Вчера — демонский меч, а сегодня — нож, в котором засел пещерный тролль. Довольно. Брошу тебя в реку.

— Что?

Румо зашагал вперед.

— Эй! Куда ты направляешься?

— К Вольперу. Утоплю тебя там.

— Румо! Не кипятись!

Румо молча шел к мосту через Вольпер.

— Румо? Румо? Что ты задумал?

Румо не отвечал.

— Румо! Ты еще пожалеешь!

Вольпертингер невозмутимо продолжал идти.

— Ты ведь этого не сделаешь, правда? Хочешь меня напугать? Ха-ха-ха! — Львиный Зев засмеялся как-то неуверенно.

— Брошу тебя в Вольпер — и дело с концом.

— Эй, Румо, послушай! Подумаешь, осечка вышла! Да, маленькая осечка еще ни о чем не говорит! Это же мой первый поединок! Ну же, остынь! Поговорим спокойно.

Тем временем Румо очутился у моста на северном берегу Вольпера. Шум воды приглушил голос Львиного Зева.

— Румо, даю честное слово: ничего подобного больше не повторится! Я этого не допущу. Румо? Ты слышишь?

Румо шагнул к парапету моста и поглядел на бушующий Вольпер. Поднял Львиный Зев над водой.

— Румо! — взвизгнул Львиный Зев. — Это не шутки!

— Точно! — отозвался Румо. — Не шутки.

Он снова поглядел на реку. Что-то мелькнуло в бурном течении. Чья-то одежда? Нет, это вольпертингер! Приглядевшись, Румо узнал Ралу!

Не мешкая ни секунды, он сунул Львиный Зев за пояс, одним прыжком перемахнул через парапет и бросился в бушующий Вольпер.

Стой поры, когда кровомяс Нидхуг избил ее до полусмерти на глазах брата Рольфа и прежде чем очутиться в холодных водах Вольпера, Рала проделала длинный и опасный путь. Нередко ей случалось бывать на волосок от гибели. Жнец с косой стал ей постоянным спутником, невидимым проводником и возлюбленным, готовым в любую минуту заключить Ралу в ледяные объятия. Рала узнала, что такое дружба, ненависть и месть, стала получать удовольствие от охоты и шутить с опасностью. Научилась ходить на двух лапах, говорить и вновь отыскала брата Рольфа. Но самое прекрасное, что с ней произошло, — это любовь к медвежьему богу Талону.

Уверенный, что убил Ралу, кровомяс Нидхуг отволок тело в лес, в жертву жестокому медвежьему богу, в которого верил. Едва Нидхуг, бросив Ралу в чаще, отправился восвояси дальше избивать Рольфа, появился медвежий бог.

Имя его — Талон. Талон Когтистая Лапа, если точнее. Да, жестокий, да, медведь, но не бог. Сияния он не излучал, был ленив, никакой сверхъестественной силой не обладал, был так же смертен, как и все прочие лесные жители — какой же из Талона бог? Питался отбросами, что оставляли в лесу суеверные крестьяне, напуганные ночным рыком. Талон довольствовался чем угодно: мерзлой картошкой, очистками, черствым хлебом, плесневелым сыром и даже дохлыми собаками — лишь бы самому не добывать себе пищу.

Подойдя поближе и обнюхав крохотное тельце, Талон решил, что ни в коем случае не станет есть щенка, ведь тот еще жив. Медведь никогда не слыхал ни про циклопов с Чертовых скал, ни про то, что они пожирают пищу живьем. Природный инстинкт категорически не позволил бы ему съесть того, кто еще шевелится.