Ольга Михайлова - Оборотни Митрофаньевского погоста

Тут Бартенев услышал непринуждённый разговор друга с хозяйкой. Корвин-Коссаковский искренне восхищался убранством гостиной и танцевальных залов, тонко и иронично сравнил этот роскошный праздник с тем убогим балком, что дала недавно графиня Любенецкая, о которой он точно знал, что она во вражде с графиней Нирод, потом увёл хозяйку в танцзал. Порфирию Дормидонтовичу неловко было остаться одному, тем более что у окна сидела дама в оранжевом платье, которая тот и дело многозначительно посматривала на него. Но Бартенев танцевал плохо и сейчас просто боялся перепутать фигуры. Это продолжалось целую вечность, пока из других дверей снова не появился Корвин-Коссаковский и не избавил его от неприятного положения.

Сам же Арсений Вениаминович был весьма доволен: ему удалось расспросить хозяйку о молодых людях, и Екатерина Петровна, приняв его интерес за беспокойство дяди о племянницах, была весьма красноречива. Правда, первые несколько минут она пылко, с материнской любовью и гордостью, расхваливала своего сына Андрея, брак которого с наследницей рода Палецких Ириной был её мечтой. Как следствие, все остальные молодые люди не шли ни в какое сравнение с её ангелом-Андрюшенькой. Но подобная предвзятость была на руку Корвин-Коссаковскому, меньше всего желавшему услышать дежурные комплименты гостям.

Ему даже не требовалось изображать интерес - он и так слушал графиню с удвоенным вниманием.

'Молодой Всеволод Ратиев? Приличный, говорят, молодой человек, отец его дипломат наш не то в Вене, не то в Брюсселе, сынок вроде тоже по дипломатической линии пойти намерен. Мальчик серьёзный и неглупый. Богат. Но... невзрачен, совсем невзрачен. Не то что мой Андрюшенька, он ещё в гимназии всё балы открывал. Макс Мещёрский? О... лихой вояка, из бесшабашных, кстати, говорят, дуэлянт, приехал недавно из Турции. Даниил Энгельгардт? О, будьте осторожны, и девочек предостерегите: девки, цыгане, Стрельня да Яхт-клуб. А семья разорена... Он и Герман Грейг - лихачи. Грейг? Он москвич. Ну и, сами знаете, не носить фамилию отца, как это горько, должно быть... К тому же крупно играет на скачках и всё неудачно, да ещё и по блудным девкам шляется. Сейчас, говорят, в Москву опять собрался, тут уже в долг не дают... Аристарх Сабуров? В Париже его называли негодяем. Сами понимаете, такого просто так не уронят. Александр Критский? Ох, зачем девочкам такое? Да, богат, но красивый муж - чужой муж, сами понимаете. Протасов-Бахметьев? Кто его знает, он гость мужа, говорят, все по Парижам да Лондонам. Остальная часть беседы была снова посвящена восхвалению Андрея Нирода, красавца и умницы, мальчика чистого и скромного. Корвин-Коссаковский понимал, что похвалы графини сыну, безусловно, пристрастны, а вот насколько правдиво её злословие, не знал.

И всё же светская болтовня дала больше, чем мог ожидать Корвин-Коссаковский, и он сообщил другу, что, =пожалуй, из общего списка можно почти уверенно исключить троих - Ратиева, Энгельгардта и Макса Мещёрского. О Протасове-Бахметьеве всё-таки справки в Париже навести надо. Наиболее подозрительны Аристарх Сабуров и Александр Критский. Слишком красивы, слишком...

- А почему ты этих троих вдруг исключил?

Арсений вздохнул.

- Не исключил ещё. Но один совсем некрасив, девицы на него и не взглянули, второй разорён, Мещёрского ты узнал. Протасов-Бахметьев слишком толст для первого любовника. Что до Грейга... Не знаю, но едва ли эта нечисть будет привлекать к себе внимание как к незаконным детям. А вот Сабуров ... Но ты за всеми наблюдай, нам хотя бы одного опознать, а уж двое остальных рядом, я думаю, крутиться будут.

Бартенев кивнул.

Между тем молодёжь веселилась от души. Исполнение танцев не ограничивалось одной залой - вереница польского следовала и в другие комнаты. Во время полонеза 'отбивали даму': кавалер, которому не досталось партнёрши, подбегал к первой паре и, хлопнув в ладоши, отбивал даму себе, первый же кавалер переходил ко второй даме, второй - к третьей, а последний кавалер, оставшись без дамы, либо уходил прочь, либо бежал отбивать даму первой пары.

Порфирию Дормидонтовичу при помощи Корвин-Коссаковского, в котором графиня Нирод видела одного из самых дорогих гостей, удалось за столом во время ужина разместиться столь удачно, что он видел почти всех молодых людей и девиц, кроме Елизаветы Любомирской и Всеволода Ратиева, сидевших с другой стороны стола. Бартенев спокойно и вдумчиво разглядывал гостей графини, время от времени опускал и закрывал глаза, пытаясь воспроизвести в памяти своё кладбищенское видение. Он понимал, насколько другу важно, поелику возможно, отмести лишних подозреваемых.

Но ни в одном из гостей он не разглядел ничего демонического. Толстый парижанин Протасов-Бахметьев был уже не юн, под глазами виднелись мешки и сетка мелких морщин, говорил он на хорошем французском, был вежлив и галантен. Ничего похожего на упыря не проступало и в Германе Грейге, брюнете с томными маслеными глазами. За столом он рассказывал забавные истории и смешил девиц, сидел рядом с девицей Лизаветой Любомирской и смотрел на неё чуть влажными глазами. Сидевший рядом Александр Критский сам ничего не говорил, был тих и очень спокоен. Бартенева удивило, что Критский почти не поднимал глаз от тарелки, на вопросы же отвечал негромко и любезно, но сам в разговор не вступал, с улыбкой слушая графа Протасова-Бахметьева, рассказывавшего о разных парижских диковинках.

Аристарх Сабуров, красавец-брюнет с зелёными глазами, сидел рядом с князем Любомирским, который беседовал с ним о спиритизме. Собеседник князя, собственно, не участвовал в разговоре, а просто кивал время от времени, и только однажды задал князю вопрос о месмеризме. Герман Грейг сидел между девицами Черевиными, Даниил Энгельгардт - рядом с Ниной, Макс же Мещёрский - справа от Лидии Черевиной и слева от Анастасии Любомирской. В них, на взгляд Бартенева, тоже не было ничего странного - ни голосом, ни манерами, ни внешностью они на упырей не походили. Он оглянулся в бок - на Всеволода Ратиева. Тот, с копной вьющихся волос и бледным лицом, со шрамом на щеке, тоже был абсолютно обыкновенен, он мало ел, но много пил, однако, выпитое, казалось, не бодрило его, а лишь усыпляло.

При этом девицы Черевины смотрели в основном на красавца Сабурова, Лидия пожирала его глазами. Завораживала не только красота, но и спокойная уверенность в себе. Сабуров же, как отметил Корвин-Коссаковский, почти не обращал внимания на девиц, но явно понимал, что красив, умело пользовался магией своих черт, смотрел вокруг глазами созерцателя. Арсений нахмурился. Сбывались его худшие опасения. Молодые девушки бросаются от любви к таким мужчинам в пропасть, умирают от туберкулёза, а они говорят, что устали от чувств... Сердце таких мужчин не выдерживает слишком много любви, жара сердца в них нет и на страсть этих мужчин женщинам рассчитывать не стоит. Они вспыхивают ненадолго и быстро устают от страстей. Слишком быстро.