Марк Лоуренс - Ключ Лжеца

На миг я думаю о той горячей крыше, скользящей подо мной, о том, как я отчаянно хватался за плитки, как край нёсся ко мне, и том облегчении, которое испытал, когда мне удалось отклониться к восточному шпилю. Она всё это видела? А если она планирует, чтобы мы все упали? Не хочу её об этом спрашивать.

Я медленно поворачиваюсь. Дверной проём заполняет Красная Королева. На ней тёмно-алое платье, за плечами поднимаются костяные шпоры, на которых веером развёрнута ткань. На её груди ожерелье из чёрного янтаря в форме бриллиантов и прямоугольников. Она выглядит старой, но крепкой, словно скала, потрёпанная бесчисленными штормами. В её глазах нет доброты. Я вижу за её спиной поднимающуюся по лестнице маму, которая в сравнении с королевой кажется крошечной, а с ней Нанна Уиллоу.

– Пойдём, Ялан. – Зовёт меня бабушка, поворачиваясь, чтобы уйти. Она не протягивает мне руку.

– Попробуй прикосновение полегче, – говорит Гариус. Он кашляет, пытается подняться, потом машет рукой в сторону полки на противоположной стене. – Медная шкатулка.

Бабушка входит в комнату.

– Получится в лучшем случае очень приблизительно.

Я задыхаюсь, изумлённый, что Красная Королева позволяет старому калеке в Бедном Дворце так к себе обращаться.

– Этого будет достаточно, чтобы понять, нуждается ли мальчик в более пристальном изучении. – Гариус снова махает в сторону полки.

Бабушка отрывисто кивает, и Нанна Уиллоу спешит к шкатулке. Она маленькая, поместится в моей ладони. Ни замка, ни защёлки, и украшена узором с терниями.

– Только то, что внутри, – приказывает Гариус.

Нанна Уиллоу открывает шкатулку: " щёлк", – издаёт та довольный звук, когда крышка открывается. Нанна некоторое время стоит, не двигаясь, спиной к нам, а когда поворачивается, её глаза блестят, словно она вот-вот заплачет. Возможно, её поразило какое-то воспоминание, одновременно горькое и приятное. Шкатулка в её руках открыта, изнутри разливается сияние, заметное в тени от её тела.

– Занавески, будь так любезна. – Гариус смотрит на мою мать, которая ещё сильнее удивлена, что королева принимает задания от этого незнакомца. Но, немного поколебавшись, она берёт длинную палку у полки и задёргивает тканью высокое окно. Комната погружается в полумрак. Нанна Уиллоу роняет содержимое шкатулки себе в руку, закрывает крышку и ставит её на полку. В её ладони какой-то кусочек серебра в форме цельного конуса с высеченными маленькими рунами. Вся эта штука светится, словно уголь в костре, только свет белый, а руны горят.

– Принцесса Ниа, не могли бы вы дать своему сыну подержать орихалк? – просит Гариус. В переменчивом свете металлического конуса его лицо кажется чудовищным, но не хуже горгулий, помогавших мне карабкаться.

Мама берёт орихалк из рук Нанны Уиллоу, и сияние немедленно становится ярче, белее, но меняется, словно по нему идёт рябь. Она держит его на вытянутой руке, словно металл может взорваться, и несёт его мимо кровати Гариуса ко мне. Когда она проходит мимо него, сияние немедленно делается ещё ярче. Бабушка отступает назад, как только мама подходит к нам.

– Вот, Ялли. Это не сделает тебе больно. – Мама протягивает мне конус, держа большой палец у основания, а указательный палец на кончике. Меня это не убеждает. То, как она держит его подальше от своего тела, говорит, что эта штука может укусить.

Несмотря на опасения, я беру орихалк, и он тут же разгорается так ярко, что невозможно смотреть. Я отворачиваю голову, едва не выронив конус, и, стараясь его удержать, прокалываю острым концом палец у сустава. Не глядя на конус, я вижу его иллюминацию как свет и тень на стенах. Когда его держала Нанна Уиллоу, он светился ровно, но теперь я словно держу закрытую лампу, которая крутится на верёвке, пускает на стены яркие лучи, резко освещая сначала рельеф лица королевы, потом матери, погружая бабушку во тьму.

– Ялан, поставь на стол, – говорит Гариус. – На это блюдце. – Так я и делаю.

Свет немедленно гаснет, остаётся лишь слабое сияние, и руны по-прежнему ярко горят, словно они прорезаны в какое-то жаркое место, где солнце ослепительно светит на пески пустыни.

– Нестабильный. – Бабушка подходит ближе, наклоняется и смотрит. Несмотря на их интерес, и она и Гариус тщательно стараются не прикасаться к орихалку. – Противоречивый.

Нанна Уиллоу без спроса подходит и поворачивает блюдце, крутя орихалк так, чтобы королева могла увидеть все руны, которых всего семь.

– Храбрый. Трусливый. Великодушный. Самолюбивый. Словно в нём два человека. – Бабушка качает головой и оборачивается, глядя на меня, словно я – какая-то невкусная еда, которую перед ней поставили.

– Его характер тут ни при чём, – говорит Гариус. – Нестабильность Ялана можно исправить тренировками. И да, он сильный, но чтобы исполнить роль, которую моя сестра видела для ребёнка Нии, нужен экстраординарный талант. Какой можно противопоставить таким как Корион, Сейджес, Келем или Скилфа. Синяя Госпожа просто ошиблась. Возможно, она утратила слишком много отражений, и её разум помутился.

Мама подходит и запускает руку мне в волосы. Во время этого краткого прикосновения она берёт конус и возвращает в шкатулку на полке.

– Возможно ты прав. – Низкий рокот Красной Королевы звучит скорее как угроза, чем признание. – Забирай мальчишку, Ниа. Но всё равно строго охраняй его.

И вот так просто нас отпускают.

– Что такое "ассасин"? – спрашивает Ялли, пока они идут к лестнице.

На миг я мельком вижу проплывающие мимо решётки веток на фоне яркого неба. Чувствую, что вокруг двигаются тела, надо мной склоняется смутное лицо.

– Прикуси язык.

Я отрываю взгляд от алого ковра.

– Прости, мама.

– Ялли, Королева Алиса твой сюзерен, и тебе не следует говорить о ней дурно. – Мать встаёт на колени, чтобы быть со мной на одном уровне.

– Она противная, – говорю я. Или точнее, говорил пятнадцать лет назад, и теперь вспоминаю тот миг и ощущения от этих слов. Моя мать всё ещё стоит на коленях, на её лице написано неодобрение, она пытается не улыбаться.

– Ялли, королеве иногда приходится быть… жёсткой. Править страной тяжело. Видят боги, мне и с тремя мальчиками каждый день справляться нелегко. – Боги . Иногда мать забывается. Отец говорит, что есть только один Бог – впрочем, всё-таки это его работа. Бабушка, должно быть, многое ставила на родословные, женив своего кардинала на язычнице, обращённой из веры во множество богов, знаменитых разнообразием форм и добродетелей, в веру в наше единственное невидимое божество. Интересно, сколько сокровищ стоило такое разрешение из Рима? Да, у отца может и есть собор и толстые книги, но Ялли больше любит истории матери, рассказанные тихим голосом у кровати.