Эмили Мартин - Огонь из пепла

Нет, я все еще не была готова этим делиться. Не здесь, не сейчас. Я потерла глаза, меня подташнивало.

— Наконец, я приказала ему покинуть Черный панцирь, вернуться к семье. Я уволила на всякий случай его тетю, моего советника. Она не была виновата, служила маме до меня верой и правдой. Но я прогнала ее, чтобы у Доннела не было связи с Черным панцирем. И тогда люди начали болтать, все от людей на пристанях до моих советников. Впервые после моей коронации народ начал задумываться, может ли эмоциональный подросток править страной в одиночку. Доннел был из семьи аристократов, у них было много друзей на островах. Он пустил истории о том, как я нестабильна, как легко на меня влиять. Наконец, часть моего народа подала совету петицию назначит регента, чтобы правил он, пока мне не исполнится двадцать. Совет отказал, хотя с небольшим преимуществом. И возмущенные обосновались в Озероте и отказывали пропускать торговые корабли в озеро. Они мешали поставлять жемчуг, пустили лодку с поставкой на север к островам, подожгли ее там и затопили. А потом они собрали парад и прошли по Черному панцирю.

Я вытерла платком уголки глаз.

— Я не забуду ту ночь. Я не спала, мы с советом обсуждали и спорили с заката до рассвета. К утру половина была готова принять петицию, несколько колебались. Всего пять лет, и это регент. В тот миг я поняла, что подвела маму. Все, что она делала — каждая секунда ее уроков, чтобы убедиться, что я смогу править сама, а не действовать как пешка. Вся ее работа, моя работа были испорчены из-за бездумной влюбленности.

— Что ты сделала? — спросила Джемма.

Я какое-то время молчала.

— Я скажу, что хотела сделать. Я хотела бросить их всех в тюрьму. Я хотела разрушить их семьи, их союзников и выгнать Доннела в Самну.

— Но ты этого не сделала.

— Нет. Они были правы, конечно. Я действовала не в интересах страны. Но я не могла согласиться и с идеей регента, это было не в интересах моего народа, особенно, если это был регент, назначенный Доннелом и его союзниками. Вместо этого я собрала несколько личных стражей и прошла к стене замка. Я слушала крики людей на меня. Когда они притихли, чтобы я могла говорить, я сказала, что ничего не исправить без диалога. Я дала им выбрать трех представителей. Я встретила их по одному. Я дала им выразить свое недовольство. Мы обсудили, как я могу лучше исполнить их требования.

— Это было намного сложнее, — сказала она.

— Сложнее всего, что я делала, — я посмотрела в окно, там сияло солнце. — Они заменили много моих советников, что были в совете Люмена годами. Я пожертвовала их ради моего блага. Это всегда тяготило меня. Но я получила урок, усвоила его, хоть мне и рассказывали раньше о том, что я — не один человек. Что я — страна, и мои действия всегда будут влиять не только на меня. После этого я пообещала себе больше себя так глупо или эгоистично не вести.

«Я завидую уверенности монархии», — сказала сенатор Анслет в Пудлвиле. Уверенность. Я никогда еще так не сомневалась в этом или в своей роли, как за те недели. Никогда, кроме прошлого дня.

Я пригладила платок. Джемма разглядывала меня.

— У меня вопрос, — сказала она. — Когда ты разбираешься в преступлении, ты винишь преступника или жертву?

— Это было не так просто, — сказала я. — Может, обычный человек может так думать, но ты знаешь, что мы с тобой не можем. Мы в ответе за свои действия, даже если их направлял кто-то другой. Это и есть роль монарха.

— Может, политически. Но лично ты, Мона, не была виновата. Виноват был он, ведь видел в тебе лишь средство. Приз. Скажи, ты честно веришь, что Ро поступил бы так же?

— Он мог, Джемма. Может, не специально, но я не могу рисковать, когда на носу важные дела, — и я не хотела думать, как это повлияет на Лиля. Я зажала переносицу. — Я просто… плоха в любви. Я знаю. Я не могу сосредоточиться. Я не могу принимать правильные решения.

— Это не значит, что ты плоха, — нежно сказала Джемма. — Это просто любовь. И это не навсегда, Мона. Хорошо или плохо, но дикие чувства не надолго. Они улягутся и станут серьезнее.

— У меня нет времени ждать это, — сказала я. — Я не могу отложить ответственность и предаться романтике.

— Желание любить и быть любимой в нашей биологии, — сказала она. Она прижала пальцы к груди. — Это не роскошь. Это то, чего все мы хотим. И тебя тянет к Ро не просто так. Он добрый, вполне остроумный. Ты пережила больше многих. Может, тебе не хватало доброты и смеха, а ты и не понимала этого.

Я оторвала взгляд от половиц. Она смотрела на меня, сложив руки на коленях. Тишина затянулась.

Я поняла ее слова. Она говорила не как человек, живущий в страхе из-за мужа. Я посмотрела на ее длинный рукав.

— Джемма, — сказала я, разум и тело онемели. — Селено тебя когда-нибудь ранил?

Она печально улыбнулась.

— Не так, как ты спрашиваешь.

— Что ты…

Кто-то постучал в дверь. За ней стало слышно лепет ребенка.

— Королева Мона?

Я кашлянула.

— Да?

— Ужин будет готов через полчаса. Мне принести вам, или вы спуститесь?

— Я спущусь, Исабью. Благодарю.

Ее шаги удалились, Джемма медленно поднялась на ноги.

— Погоди, — сказала я. — О чем ты? Как он тебя ранил?

Она протянула руку.

— Это для тебя важно?

— Да, Джемма. Я не хочу отдавать тебя ему, если он жесток к тебе.

Она снова улыбнулась, рука все еще была вытянута.

— Королева Мона, я вернусь к нему, отпустите вы меня или нет. Но он не бил меня и не ранил физически.

— Не верю, — сказала я.

— Не удивлена, — сказала она.

Я смотрела на нее, борясь с внезапной вспышкой эмоций, что удивляла так, что я не могла их описать. Меня растили для трона моей страны, в одиннадцать мне на голову опустили корону. Джемма была моложе политически, не такой опытной королевой, как я. Но она стояла передо мной, вытянув руку, и я поняла, что она знала больше, чем я думала, не только стратегии и политику. Она понимала то, чего не понимала я. Я даже не знала, как это назвать.

— Я тебя совсем не понимаю, — выпалила я. Это было бессмысленным возмущением и растерянным признанием.

— Потому я говорила, что ваш план не сработает, — сказала она. — Могу только сказать, что эти месяцы после твоего возвращения были самыми сложными в моей жизни, политически и лично. И да, меня ранили так, как я и не ожидала. Это риск любви, риск жизни. Но потому мы хотим быть сильными, чтобы рисковать ради того, кто достоин этого.

Она вытянула руку сильнее. Я медленно обхватила ее ладонь и встала, колени болели от того, что я сидела на полу. Она сжала мою ладонь и отпустила. Она повернулась и пошла к двери.

— Думаю, увидимся завтра, — она открыла дверь. — Кстати, мне нравятся такие твои волосы. Тебе идет.

Дверь закрылась за ней.