А. Живой - Семь верст до небес

Окружили мавры пешие и конные крепость рязанскую, со всех сторон обложили, ибо было их великое множество. Перекрыли все пути-дороги, что вели в Рязань, и пошли на приступ. Лишь только подступили саршары с югордами под стены дубовые, лестницы высокие приставили, снова полетели на них копья и камни, полилась смола горящая прямо на головы. Лучники рязанские стрел на них не жалели. Ратники топорами рубили лестницы и от стен отпихивали, так что бились насмерть о землю русскую мавры проклятые. Лодьи крутобокие, что снова с реки надвинулись, тоже смолы горящей не минули, – на сей раз десяток их пожгли рязанцы смелые. Так и кончился день первый, ночь наступила. На реке до утра светло казалось от зарева корабельного.

На следующий день мавры снова на приступ пошли. На сей раз нацелились они на ворота городские всей силой. Подтащили югорды орудье стенобитное величины огромной, которое везли на себе два зверя невиданных раньше русичами даже в самых страшных снах. С виду они на корову походили, только рог у этих идолищ были всего один, да и то на носу. Страшенные они, конечно были, да только страшнее смерти для рязанцев сейчас и так ничего не было, а ее повсюду и без того много наблюдалось. Потому, подивились они на зверюг диковинных, да стали луки да копья налаживать сызнова супротив ворогов. Как начали стрелять лучники, скоро всех югордов побили, что при орудии стенобитном находились. Но тут подоспела подмога к ним многочисленная – пять сотен саршаров. Снарядили те свои луки огроменномощные, коих на Руси не делали, и стали стрелы горящие пускать в русичей, что на стенах стояли. Били без промаха, да так сильно стрела ударяла длинная, что любой доспех пробивала со ста шагов. И огонь свое дело делал, – занялись стены крепости рязанской ясным пламенем. А саршары меж тем снова орудие подтащили и стали рушить ворота городские. Ворота же, хоть и крепки были, на совесть строены, но трещать стали вскорости под ударами тяжелыми.

Велел князь Рязанский, Мал Олегович, водой тушить пожарище на стенах, чтоб не разгорелось, а сам спустился со стен высоких, кликнул дружину свою, вскочил на коня вороного и приказал ворота отпереть перед саршарами. Как отворили люди ворота дубовые, вылетел вихрем с дружиною князь и опрокинул саршарских лучников. Порубил почти всех на куски кровавые, а остальных отогнал от стен и в реку сбросил. Там они все и сгинули. А в то время у него за спиной пешие рязанцы копьями своими закололи одно из чудищ рогатых, а второе само наутек бросилось. И, как побежало оно, случайно об стену ударилось, да так, что стена крепостная аж задрожала от сего столкновения. Потом чудище, видать, совсем обезумело и от страху в лес с диким ревом бежать пустилось. Закачались там сосны да ели высокие, а чудище пропало из виду. Видать, порешили рязанцы, то не шибко страшные были чудища. Едва вернулся князь с дружиною в град, как мавры с новой силой у стен показались.

Озлобился Кабашон от того, что князь рязанский Мал Олегович, столь стоек оказался и выслал конницу свою сарацинскую в поле перед градом, трупами многими усыпанное уже. Все больше лежали там югорды, да саршары убитые. Рязанцев погибло меньше, чем ворогов их, – один на пятерых. Предводителями сарацинов конных был Лавритас из рода Сегри и Гарус из рода древнего Альморади. Вызвали они князя рязанского на бой открытый на поле бранном. Хоть и было их числом втрое больше, чем ратников княжеских, не пристало русским князьям за стенами высокими долго открытого боя избегать. Открыл князь ворота городские и выехал на коне вороном с дружиною верною своей. А вместе с ним и дружина Ермила Мечиславича, посланника солнцеградского. Затрубили рога боевые и в атаку сарацины бросились, а княжеские витязи им на встречу устремились, копья в грудь врагам направив.

Арсен храбрый, что находился неподалеку на лодье, рядом с царем Кабашоном, следил оттуда за битвой русичей с воинством мавританским. Видел, что числом они малы, но бьются храбро, не одолеть их веру и силу с наскока быстрого, как поначалу казалось. Но думал он сейчас больше о другом. Вспоминалось ему предсказание странное Зувейле, дочери невидимого султана Бендина, владетеля Золотого города мастеров. И вдруг так захотелось Арсену окинуть всю землю славянскую единым взглядом, узнать, права ли была Зувейле прекрасноокая, не шутку ли сыграла с ним легковерным. До того ум его молодой разыгрался, что битвы вид наскучил скоро, и решил он обратится коршуном из воинства небесного звериного царя Эрманарихома и взлететь под небеса. Надумав, спросил он на то разрешение отца своего. Нахмурился при этом грозный Кабашон.

– Я слышу, хочешь ты, Арсен, меня покинуть в тот самый час, когда Рязань еще не пала? И смерть своих врагов увидеть не желаешь?

– Отец, я думаю, что быстро ворочусь из путешествия по небесам славянским и тлен Рязани потопчу ногой. А покорить ее, – то больше ты желаешь.

Нахмурился, еще мрачнее стал властитель африканский. Сказал:

– Ну что ж, лети, но только воротись не позже ночи этой. Лети обратно прямо на пожар, что я зажгу сейчас на месте этом. Пусть служит путеводною звездой тебе костер, что из костей рязанцев скоро тут заполыхает.

– Я буду ночью, – сказал Арсен.

Затем, привычный к магии восточной с младых ногтей и волшебству обученный немало, Арсен три раз произнес заклятье и обратился коршуном из самых быстрых. Взмахнул крылами и поднялся в небо. В от самый час открылся ему вид на все обширные окрестности Рязани и в даль далекую до горизонта. Сначала сделал круг Арсен над полем битвы, чтобы проверить твердость крыльев. И тут же просвистело мимо две стрелы, – то лучники рязанские, его приметив, решили умертвить. Узрев сие, Арсен проверив крылья, сложил их вместе, и рухнул камнем на врага. Вцепившись острыми когтями в грудь лучника, что первым выпустил стрелу, поднял его он в небеса высоко и бросил вниз на копья острые дужар. Еще не умер первый лучник, а коршун бросился уж на второго, что прятался от стрел саршарских в башне городской. Схватил его и также предал смерти. А после поднялся совсем высоко, туда, куда не долетали стрелы, и полетел от солнца на восток.

Летел Арсен над землей славян и изумлялся ее размерам бесконечным. Она была не меньше Африки его родной, вот только рек широких и не очень здесь были тысячи, леса зеленые тянулись на расстоянья многие, перемежаясь болотами топкими, а пустынных земель и песков знойных не заметил Арсен совсем. По брегам рек и в лесах болотистых увидел он глазами коршуна зоркими множество злых духов лесных, что поджидали свои жертвы на перепутьях нехоженых тропок. Чутьем колдовским почуял, что нечисть и вся сила черная, таившаяся до срока в этой земле, с появлением воинства мавританского перестала людей добрых на Руси бояться и, осмелев, вышла на охоту за душами их. И была день ото дня все удачнее та охота, ибо, повсюду, в починках малых и городах больших, с каждым днем приближения войск мавританских к Солнцеграду, становились люди местные злее и многие промеж них все более боялись за свою жизнь. Не все готовились воевать против сарацин на бранном поле, кто-то ждал их с радостью великой, потому что был черен в душе и не желал добра соседям своим. Все труднее становилось жить русичам, которые с темной силой дружбу не водили, повсюду их поджидали теперь козни и смерть. Кабашон мог ликовать, ибо помощь ему росла сама по себе в земле славянской. И смеялся Кабашон смехом диким руки потирая, ждал он победы скорой, ибо сумел пробудить в душах многих русичей страх великий, зависть и ненависть к себе подобным.