Игорь Федорцов - Дождь в полынной пустоши [СИ]

Потратив усилия Жюдо только-только приноровился к безудержному темпу, как его молодой противник легко взвинтил темп вдвое… и сломал ему правую руку. Мэтр болезненно охнул и выронил клинок. Из разорванного рукава торчала кость.

— Попробуем левой? Сможете? — предложил Колин. — А то говорят сейчас левой мало кто бьется. Преступная ограниченность, не находите, мэтр?

Продолжение не затянулось. Обмен ударами, проход влево-вправо и Колин перебил Жюдо локтевую и лучевую кости левой руки. Причем мэтр ясно понимал, будь у противника желание, попросту бы разбил ему голову. Но очевидно, в том не было особой нужды.

Завершил схватку чудовищный пинок в грудь, отбросивший Жюдо далеко назад.

— Ну… Как-то так… Как-то так, — оглядел побежденных Колин и гаркнул мнущемуся в сторонке слуге. — Дуй за лекарем, дуболом.

Запуск третьего и последнего шара потребовал большего времени и больших усилий. Именно в этот раз необходим стопроцентный успех. В противном случае, смазывались достигнутые результаты. По сути предшествующие старты являлись пробой сил, отработкой конструкции и подготовкой завершающего полета.

Колин угадал порыв ветера и отпустил веревку.

— Господи, благослови! — напутствовал он полет. Прозвучало кощунственно.

Шар, теперь это действительно шар, а не поделка из бумаги, плавно набирал высоту, чихал искрами и плакал огнем. Подсвеченная штриховка и полутени рисунка, наложенные выверено и точно, придавали демоническому лику жуткое правдоподобие. Широкая пасть щерилась большим количеством малых и крупных клыков, из-за которых выпадал раздвоенный язык. Широкая лента, до мурашек создавала иллюзию змеиного жала. Подозрительная тяжеловесность летуна, некая его неуклюжесть, порождала пугающие мысли о сытости, но голодный взгляд вертикальных зрачков убеждал в совершенно обратном. Монстр не откажется от добавки.

Не зацепив карниза на крыше лекарни Великомученика Миттия и черепичного купола базилики Присса, шар непостижимо миновал ловушку древнего тополя. Раскоряченная сухостоина старалась карябаться ветками.

Покачиваясь от нетерпения, ужасающий воздухоплаватель направился через улицу к тесноте человеческого жилья.

Заходился до визга пес, хлопнули двери, раздалась недовольная ругань.

— Что б ты сдох пустобрех проклятый! Чего тебе неймется? Чего ты гавкаешь, а? Чего…, — речь прервалась и быстро задробили деревянные подошвы. В сонную ночь вторглись суматоха и людские крики. Огненное чудище разбудило столицу.

В этот раз воздухоплавателю предстояло справиться с конкретной задачей, а не просто попугать. От него требовалось преодолеть нужное расстояние, до того как вступят в действие нафт и джилдаки и заякориться за шершавую, старой дранки, вальмову крышу конюшни на подворье Трийа Брисса. Признаться в успешности затеи Колин сильно сомневался. Ветер не предсказуемый помощник. Нынче многое, если не все, зависело от его переменчивого и бестолкового норова.

Огонь расплавил воск на внутренней распорке. Освобожденная веревка выпала из чрева летуна. Крючок-тройник прошкрябал и намертво впился в старое занозистое дерево. Шар дернулся, наклонился, озорно покачиваясь выровнялся и завис, зачастив слезным огнем. Хилому ветру не хватало силенок завалить монстра на бок. Сгрел бы до срока.

— Вон! Там! Там! — кричали и бегали в ночи. — У Брисса! Вон! Над конюшней!.. Господи всеблагой! Спаси и сохрани! Отпусти грехи наши!

Летун устрашающе подергал веревку, словно рвущаяся с поводка шавка.

— Шжиии! Шжиии! — густо и часто падали смоляные капли, покрывая дранку горящими кляксами.

— Священника кличьте! Священника! Избави меня от гнева господнего… Милостию своею не откажи…, — смешались крики и молитва.

Летун пренебрежительно фыркнул и с оглушительным треском лопнул, устроив жаркий фейерверк. Рассыпал искры, разбрызгал нафт и джилдаки по крыше. Ослепительно вспыхнул ярко-зеленый огонь. Сильно дымило едким и белым. Горящая жижа огненными змейками сочилась в дыры и щели потолков, обугливала стропила и перекрытия, выжигала паутину в углах, протекла на сложенное сено и тюкованную солому. Не успели малые капли сорваться вниз, а жаркие языки пламени уже свирепо пожирали высохшую жесткую траву, взметались ввысь, вырваться в небо. За пару минут в конюшне разверзся настоящий ад. Напуганные лошади призывно ржали. Те, к кому огонь подобрался близко, вскидывались, били копытами в загороди, вырваться и спастись. Больше всего досталось загону с племенными скакунами. Сквозь тесноту и щели досок огненный язык дотянулся до крепкого жеребца, жарко лизнул рыжий бок. Обезумевшее животное взвизгнув от нестерпимой боли, со второй попытки вынесло грудью тяжелые запоры и закружило, сметая в замкнутом пространстве хозяйственную утварь. Небольшую повозку жеребец разнес в хлам. Не дался конюхам. Переднего стоптал насмерть, а заднего высоко лягнув в грудь, отбросил в самое пекло.

— Ааааа! — выл человек, кувыркаясь в огненной купели, раскидывая и распинывая горящие тюки, усиливая хаос и пламя.

Дверь конюшни распахнули, обслуга спешила выручать из горящих стойл перепуганных животных. Работами руководил сам хозяин — Трий Брисс.

— Ласточку! Ласточку уводите! — командовал он в стороне опасности.

Любимую кобылу, отловили и накрыли мокрой попоной, уберечь от беспощадной стихии огня.

Перепуганный рыжий жеребец сделав короткий круг (его так и не сумели перехватить) ринулся к выходу. Тараном смел людей. Ударив корпусом, откинул кобылу к горящему столбу, вылетел во двор вынося за собой сонм искр и тлеющий шлейф гривы и хвоста. Сбитая Ласточка припалив бабку дико завизжала, закозлила, залягалась, никого к себе не подпуская.

— Ласточка! Ласточка! — тщетно звал её конюх с выгоревшим до кости лицом.

Его сообразительный помощник подхватил с земли кнут, вжарил лошадь по припаленной шкуре.

— Но, пошла, клятая! Пошла! — и кнутом, кнутом! По шее, морде, почему дотянулся, подчиняя обезумившую кобылу.

Огонь наступал стремительно, распространялся по всюду, где было чему гореть. Жалкие попытки унять бедствие малой водой из бочки не принесли результата. Подобрав сено и солому, пламя въедалось в дерево стен и потолков, прогрызло крышу. Огненным гейзером разбросало угли и горящие доски по округе, далеко, до перекрестка, осветило улицу и небо.

На соседскую беду уже спешили любопытные. И неизвестно чего народ больше пугался, торопливых подробностей о чудовище или бушующего пламени. Особо совестливые бросались помогать управиться с несчастьем.

Трий Брисс был рад принять любую помощь. Горело его добро. Нажитое, скопленное, уварованное, отнятое за долги.